– Беда с тобой, – вздохнула Женя и налила чай в блюдечко, – пей спокойно, не жадничай, никто не отнимет.
Спустя полчаса она привела меня в комнату, где на двери висела табличка: «Палата интенсивной терапии».
– Ложись, – велела Женя, указывая на железную койку, окруженную аппаратами, – ничего не трогай, поняла?
Я кивнула. Но медсестра решила на всякий случай припугнуть идиотку до полной отключки.
– Это страшные вещи, все под током, только прикоснешься, убьет.
Я скосила глаза, увидела, что ни один из штепселей не воткнут в розетку, и постаралась изобразить крайнюю степень ужаса.
– Ну, ну, – успокоила меня Женя, – не трясись, сами эти железки на тебя не прыгнут. Укладывайся, вот одеяло.
Вымолвив последнюю фразу, девушка ушла, не забыв повернуть в замке ключ. Я полежала пару минут, борясь со сном, потом слезла с койки, прихватила одеяло, распахнула окно и выскочила наружу. Хорошо еще, что тут не было решеток, хотя, с другой стороны, ну зачем они в палате реанимации, там клиенты лежат тихонько, опутанные трубками.
Замотавшись в одеяло, я понеслась назад и на этот раз преодолела забор без каких-либо трудностей. Одеяло пришлось бросить у подножия решетки, зато напрочь разорванную куртку я отцепила и прихватила с собой.
Сами понимаете, что домой я попала в четыре утра. Вошла тихонько, не желая будить Капу, и наткнулась на старушку, громко рыдающую в прихожей.
– Что случилось? – перепугалась я.
Увидеть плачущую Капу было так же странно, как услышать поющую Плисецкую.
– Люся умерла, – пробормотала Капа.
– Как??
– Не знаю, вернулись с Левой домой, а она лежит без движения.
Из кухни вышел Лева.
– Звали ее гулять, капусту предлагали, даже не шелохнулась. Совсем умерла, жалко-то как.
– Ванька с ума сойдет, – причитала старушка, – ему Люська лучше жены была.
– Вызвали ветеринаров, – сказал Лева.
– Зачем?
– Так увезти надо, похоронить.
Мне стало нехорошо, может, Люся скончалась, объевшись мясом?
Я прошла на кухню и увидела неподвижную ящерицу. Глаза закрыты, на морде умиротворение. Не похоже, что бедолага страдала перед смертью. Вдруг вараниха мирно почила от старости?
– Сколько она у вас жила?
– Три года, – всхлипнула Капа, – а что?
Я не успела ответить, потому как прибыла ветеринар, усталая женщина, сразу, впрочем, оживившаяся при виде нашей стаи.
– Приятно видеть здоровых и веселых собак с кошками, – заметила она, поглаживая Рамика, – в чем проблема, кому нехорошо? На первый взгляд ваши питомцы смотрятся отлично!
– У нас Люся умерла, – сказала я, – вот, проходите сюда.
Врач последовала на кухню.
– Похоже, это варан, да?
– Сами так думаем.
– Я вообще-то больше по кошкам и собакам, – призналась доктор, – хотя сейчас у людей кого только дома не встретишь!
Она присела возле Люси. Мы замерли над ними словно три статуи, изображавшие скорбь.
– Отчего вы решили, что она умерла? – воскликнула ветеринар.
– Ну лежит, глаза закрыты, не шевелится, не дышит, – принялся перечислять симптомы Лева.
– Очень даже дышит, только тихо, – показала доктор пальцем на мешок под пастью варанихи. Мы вгляделись в Люсю. И правда, кожа еле-еле шевелилась.
– Но она всегда такая бодрая, по коридору носится, только когти цокают, – объяснила Капа, – а сейчас вон какая штука приключилась.
– Насколько помню, – вздохнула ветеринар, – резвость проявляет лишь голодный варан, поев, он впадает в спячку, переваривает пищу.
– Но я кормила ее каждый день! – возмутилась Капа.
– Чем?
– Овощами!
Доктор рассмеялась:
– Совершенно неподходящая пища, вараны – хищники, поэтому она у вас и носилась по коридору, как угорелая, голод не тетка. Похоже, правда, сейчас она от пуза наелась белковой пищи. Поняв, что с Люсей не произошло ничего плохого, я осмелела:
– Я дала ей утром много мясного…
– Ага, – кивнула ветеринар, – и вот результат, глубокий, здоровый сон. Не пугайтесь, варан может так три-четыре дня лежать, до следующего принятия пищи.
Мы проводили приветливую докторшу до лифта.
– Одно скажу, – вздохнула Капа, оглядывая спящую Люсю, – сама перестану есть мясо.
– Это почему? – удивился Лева.
Капа ухмыльнулась:
– До сих пор понять не могла, отчего это, как поем, так и тянет в сон. Теперь ясно, все дело в белковой пище, отныне перехожу на сырую капусту, стану бодрее Люси.
– Уж лучше ешь мясо, – вздохнула я, – а то за тобой не угнаться будет.
Утром я набрала всплывший в памяти номер и попросила:
– Позовите Лену.
– Здесь такая не живет.
– Елена Морозова у вас не прописана?
– Мою дочь зовут Евгения Морозова, – ответил спокойно мужской голос, – может, вы имя перепутали?
– Нет, нет, именно Елена.
– Ошибка вышла.
Дрожа от нетерпения, я восстановила в уме следующие цифры, на этот раз ответила сильно простуженная женщина:
– Алло.
– Можно Лену.
– Нету ее, – вздохнула тетка, – с работы не приходила. Что передать?
– Куда же Лена подевалась? – удивилась я. – Дежурство ее давно закончилось, это из больницы беспокоят. Подскажите, где сейчас Ленку найти можно? Начальство велело всенепременно дозвониться.
– Кто говорит?
– Женя, – бодро соврала я.
– А, деточка, добрый день, не признала тебя, а ты, наверное, удивилась, когда такой жуткий голос услышала. Это я, Ольга Николаевна.