— Конечно. — Миноура, казалось, только и ждал, когда Акэти заговорит об этом. Послюнявив пальцы, он стал листать блокнот. — Начнем с того, что Огавара с супругой и секретарем Сёдзи, а также их шофер были в тот день на вилле в Атами. Остается десять человек челяди. Половина из них весь день провела дома, часть уходила ненадолго. Продолжительное время — часов пять-шесть — дома не было управляющего Куроивы и Томи Танэды, кормилицы госпожи Огавары, а также трех горничных, одна из которых уезжала к родителям. Куроива с утра отправился в Одавару к своему приятелю, откуда вернулся поздно вечером. В местном полицейском участке я наводил справки. Старые друзья целый день провели вместе: обедали, играли в го. Правда, Атами и Одавара расположены неподалеку друг от друга, и потому о стопроцентном алиби я пока не говорю. Кормилица Томи ушла днем и вернулась вечером. Она ходила на спектакль театра Кабуки, чему случайно оказался и свидетель: как она говорила, примерно в пять часов вечера в фойе театра ее окликнул друг семьи Хитоси Муракоси. Я у обоих уточнял этот факт. Так что они оба имеют алиби. Супруги Огавара и Сёдзи находились в пять часов вечера дома — это уже непреложный факт.
— А шофер? Он где был?
— Тоже на вилле. В тот день утром господин Огавара ездил с приятелем играть в гольф и машину вел сам. Шофер же уходил ненадолго, но в момент происшествия был дома, болтал на кухне со сторожем, его женой и дочерью. Эти сведения я получил в полицейском участке Атами, там беседовали с каждым в отдельности.
— А теперь расскажи, пожалуйста, что тебе известно о друзьях Химэды.
— О, времени потратил много, а результат ничтожный. У всех есть алиби. Из бесед с родителями Химэды и из его дневника я выудил одиннадцать имен тех, кто мог бы считаться его другом. Все они в этот день не выезжали из Токио.
— Таким образом, из непосредственного окружения Химэды подозревать некого? — Акэти запустил в копну волос правую руку, насмешливо скривил губы. — Негусто…
— И все же в груде собранного мною материала есть, мне кажется, одна тоненькая ниточка, которую стоит потянуть.
— Что же это за ниточка? — с улыбкой спросил Акэти,
— Эта ниточка — Муракоси. Я вовсе не уверен в успехе, но, по-моему, ее стоит потянуть. Кстати, от Сёдзи я слышал, что Химэда и Муракоси враждовали, оба добивались особого расположения маркиза. Один раз даже подрались в саду. Само собой разумеется, это не повод для убийства. Здесь должен быть другой мотив… — Миноура на мгновение задумался, а потом продолжил: — Химэда что-то говорил о тайном обществе. Я пытался нащупать его, но тщетно. Нет свидетельств, что Химэда состоял в каком-то обществе или перешел кому-то дорогу. Это я отметаю. Но сегодня беседа с вами подтолкнула меня к мысли, что здесь мог быть любовный треугольник, основная фигура которого — госпожа Огавара. Стремление обоих завоевать ее сердце могло стать причиной неприязни между этими людьми. Соперничество вполне могло привести и к убийству.
— Но здесь есть одно противоречие. Взгляни-ка на свою таблицу. Чем дальше, тем реже Химэда встречался со своей возлюбленной. И его друг Сугимото тоже подтверждает, что Химэда в конце сентября явно находился в нервозном состоянии — скорее всего из-за любовных неурядиц. Получается, что, если оба и соперничали друг с другом, проиграл явно Химэда. Тогда зачем надо было его убивать? — Акэти взглянул на собеседника со своей знаменитой иронической улыбкой и продолжил: — Здесь зарыта собака. Как только удастся снять это противоречие, вся картина станет абсолютно ясной. Во-первых, не обязательно Химэда заносил в дневник все без исключения свидания. Во-вторых, не совсем верными могут быть наблюдения Сугимото о душевном состоянии своего друга. Но обмозговать всесторонне роль и место Муракоси, безусловно, стоит. Что ты говорил о его алиби? В какой степени оно достоверно?
— Да, тут у меня есть сомнения. У старухи Танэды очень слабое зрение; над ней даже посмеиваются, потому что порой она путает людей. Я вполне допускаю, что в фойе театра она ошиблась, приняв за Муракоси совсем другого человека. Это обязательно нужно перепроверить. Тем более что, по словам бабуси, ее окликнули. Ведь вполне возможно, что Муракоси подговорил похожего на себя человека устроить такую встречу. В конце концов, не так сложно слегка изменить лицо и голос. В окружении Муракоси вполне могли быть способные на это люди.
— Мысль интересная. За Муракоси надо бы продолжить наблюдение.
— Это как раз моя профессия. Как клещ вцеплюсь в него. Тем более что очень люблю это дело. Еще разок поговорю с бабушкой, а потом установлю слежку за Муракоси. Как только появятся новости, господин Акэти, позвольте сообщить вам.
Помощник Кобаяси проводил Миноуру до дверей, после чего Акэти, положив руку ему на плечо, спросил с улыбкой:
— Ну, что ты думаешь об этой ситуации?
— Я полагаю, вы мыслите совсем в другом направлении. Если бы весь этот клубок можно было распутать одним только простым наблюдением, вы бы не стали браться за это дело, — ответил юноша.
С каждым днем Такэхико Сёдзи все сильнее влекло к загадочной Юмико Огаваре, причем чем сильнее было влечение, тем загадочнее она казалась ему. Все помыслы были обращены к ней, он ловил каждое ее слово, каждый жест, взгляд, пытался разгадать значение улыбки на ее устах, искал смысл в каждом случайном прикосновении. Возвращаясь вечером в свою комнату, не находил в себе сил для какого-нибудь дела. Часами лежал в постели, припоминая все детали дня, имеющие отношение к Юмико, сгорал от томления и, вконец изможденный, проваливался в сон, чтобы утром проснуться с мыслью о ней.
Неверно было бы, однако, объяснять беспокойное томление Такэхико лишь неразделенностью его страсти.
На днях ему пришлось по просьбе Когоро Акэти рассказать подробно о стиле жизни своих хозяев, на основе неведомо откуда взявшейся таблицы выяснить, кто, когда, где бывал в последние месяцы. Такэхико догадывался, что это как-то связано с гибелью Химэды. Чрезвычайно неприятно было, что муссируются имена господина и особенно госпожи Огавары. Неужели у Юмико есть какие-то тайны? Неужто таблица, с которой познакомил его Акэти, указывает время и место ее тайных свиданий? Все чаще Такэхико охватывало отчаяние. И образ прекрасной, недоступной Юмико все чаще грезился ему искаженным, с печатью порока. Но обворожительная вульгарность не только не отталкивала, а, наоборот, еще более возбуждала страсть, желание обладать ею.
Как раз в эти дни господину Огаваре необходимо было по делам съездить на два дня в Осаку, и он велел Такэхико сопровождать его. За день до вылета, когда Такэхико возился с бумагами в библиотеке, туда неожиданно вошла Юмико. Само появление ее здесь удивило его, а то, что она сказала, повергло в состояние, близкое к шоку.
— У меня к вам дело. Несколько щекотливое. Не могу ли я попросить вас «заболеть» сегодня-завтра? Откажитесь от завтрашней поездки, оставайтесь дома. Нам надо поговорить. — Она заговорщически улыбнулась ему.
Сердце Такэхико колотилось так, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, лицо раскраснелось; но к безграничной радости примешивалось и другое чувство, напоминающее, пожалуй, страх.