Санитарный поезд свистел, шипел, фыркал, то двигался вперед, пробиваясь на десяток километров, то отползал назад километра на два, потом снова полз вперед и благодаря настойчивости и ловкости машиниста достиг наконец реки Оранжевой.
Ему удалось проскочить через мост, и он продолжал свой путь с бесконечными предосторожностями, то и дело топчась на месте. Это начинало действовать на нервы. Создавалось впечатление, будто исполинская черепаха старается побить рекорд медлительности.
В Бельмонте три часа стояли; все наспех проложенные саперами боковые пути были забиты вагонами. Но вот между двумя составами показался просвет. Санитарный поезд проскользнул в него и со скоростью тачки, подталкиваемой инвалидом, с грехом пополам дотащился до Граспана.
Новая остановка, на этот раз на четыре часа! Опять протяжные свистки, лязг тормозов, выхлопы пара, внезапные толчки, рывки с места и прочие прелести. На путях все оглушительней грохотало железо, все чаще попадались обугленные и изрешеченные снарядами станционные постройки, все сильнее подскакивали вагоны на исправленном кое-как полотне… Было с чего сойти с ума!
Но все же поезд пробивался вперед.
А вот и Моддер [60] — река, прославившаяся теперь на весь мир. Между двумя крутыми берегами катит она свою красноватую муть — человеческую кровь, смешанную с охрой вельдта. Разрушенный бурами мост восстановлен, и тоже на скорую руку. Поезд с огромными предосторожностями пробирался по шпалам.
Теперь он был всего в восемнадцати километрах к северо-западу от укрепленного лагеря Магерсфонтейна.
Недремлющее око капитана разведчиков высматривает удобный случай для побега. Доктор Дуглас расспрашивает всех встречных о своем друге. Старая мать, обессиленная тревогой, не в состоянии произнести ни слова.
— Не слышали ли чего о капитане Адамсе? — кричит доктор проходящим мимо раненым офицерам.
— Нет.
— Адамс — артиллерийский капитан с четвертой батареи, — настаивает Дуглас.
— Знаем только, что батарея сильно пострадала, но о капитане ничего не слыхали.
Тот же вопрос и тот же ответ немного дальше. Миссис Адамс рыдает. Бедная женщина в отчаянии; она постигла наконец оборотную сторону военной славы, питаемой кровью сыновей и материнскими слезами.
Навстречу попадались платформы, нагруженные пленными бурами. Конвоиры пели иронические куплеты по адресу мистера Чемберлена и лорда Сольсбери.
Другие горланили «Rule Britain [61] », с которой чередовался гимн «God, save the Queen [62] ». Они словно жевали слова, выплевывая отдельные слоги, и, как пули, бросали в лицо пленникам эпитеты «victorious» и «glorious» [63] . А те только пожимали плечами.
Эти песни причиняли душевную боль миссис Адамс, воинственные чувства которой, еще недавно столь пламенные, совершенно испарились во время этого скорбного пути.
Наконец они в Магерсфонтейне! А вот и укрепленный лагерь, где заканчивалась главная магистраль, раскинувшись веером запасных путей.
— Где Адамс?.. Кто знает, где капитан Адамс из четвертой батареи? — без передышки выкрикивал доктор Дуглас.
— Я знаю, — ответил наконец один сержант. — Капитан Адамс ранен в грудь пулей навылет. Лежит в дивизионном госпитале, что в Олифантсфонтейне.
— Благодарю! А как его состояние?
— Безнадежен. А может быть, уже и скончался.
— Тсс… тише! Тут его мать.
Но несчастная женщина уже услыхала. Душераздирающий вопль вырвался из ее груди:
— Нет, нет, неправда, он не умер! Мой Ричард… Не может этого быть, чтобы его отняли у меня! Ведите меня к нему!.. Скорее, доктор, умоляю! Вылечите его! Ваше искусство совершит чудо, вы вернете мне сына!..
— Располагайте мною, миледи, — грустно ответил доктор. — Вот достану только коляску, и поедем.
Экипаж скоро нашелся. Это была санитарная повозка, которую предоставил в распоряжение доктора один из его собратьев по ремеслу.
Олифантсфонтейн находился в трех лье, добрый час пути. Доктор и миссис Адамс со служанкой добрались туда без помех.
Вот наконец и дивизионный госпиталь, над которым на высокой мачте развевается белый флаг с красным крестом.
— Он тут… — чуть слышно прошептала миссис Адамс.
Опираясь на руку доктора, она в полуобморочном состоянии вошла в госпиталь. Сорви-голова все с теми же двумя саквояжами остался у входа Аванпосты буров прямо рукой подать, в каких-нибудь двух километрах к северо-востоку, а возможно, и ближе.
Искушение было велико.
Около госпиталя рыла копытами землю великолепная офицерская лошадь, привязанная недоуздком к столбу. Весь этот участок, отведенный для раненых, был почти безлюден. Искушение удрать все сильнее мучило Жана.
Из госпиталя донесся пронзительный крик. То миссис Адамс остановилась возле санитара, прикрывавшего простыней лицо только что скончавшегося раненого. Несчастная мать узнала своего сына; его отняла у нее война, развязанная английскими биржевиками.
— Ричард! — нечеловеческим голосом выкрикнула миссис Адамс и упала, точно сраженная громом.
— Несчастная мать… — прошептал доктор. И пока санитар укладывал на койку старую леди, которая была в обмороке, доктор Дуглас обратился к вошедшему врачу:
— Капитан Адамс был моим лучшим другом. Отчего он погиб?
— Его поразила пуля необычайной величины и совсем не военного образца. Вероятно, то была пуля старинных голландских ружей, так называемых «роёр». Рана оказалась неисцелимой.
Разговор их был прерван криками и бешеным конским галопом. Это Сорви-голова, воспользовавшись отсутствием часовых, подошел к лошади, отвязал ее от столба и, несмотря на то что юбка сильно стесняла его движения, одним прыжком вскочил в седло. Чистокровный конь, разгоряченный сильными ударами, которые Сорви-голова под прикрытием юбки непрерывно наносил ему каблуками, пустился с места в карьер.
Никто из встречных, видевших эту мчавшуюся верхом женщину, не мог сообразить, в чем дело, тем более что Сорви-голова все время выкрикивал своим фальцетом:
— Остановите лошадь!.. Я служанка миссис Адамс!.. Остановите!.. Умоляю!..