Жанна грустно покачала головой:
— Возвращайся к жене, Илья. Нам с тобой незачем видеться, чтобы любить друг друга, я смотрю, у нас и так прекрасно это получается. А семья есть семья. Ты жил с Тамарой двадцать лет, куда ты от них денешься? Я не хочу, чтобы ты метался между нами.
— Я ушел от нее не для того, чтобы быть с тобой. Сейчас я живу с дочерью, зятем и внуком и не чувствую себя одиноким. Я ничего у тебя не прошу. Просто знай — я принадлежу тебе. В любую минуту я приду и сделаю ровно то, что ты скажешь.
Они вышли на набережную. Водитель Жанны заметил их, погудел и медленно отъехал от поребрика.
— Вот я и говорю — иди к жене, — засмеялась она.
— Это запрещенный прием.
— Ничего, потерпишь.
— Пожалуйста, давай погуляем еще…
— Не надо, дорогой. Перед смертью не надышишься. Простимся быстро. Вспоминай обо мне не слишком часто, но с радостью, а если загрустишь, думай о том, что наш брак вполне мог оказаться неудачным. Все, счастливо тебе. — Она легко коснулась губами его губ и исчезла в машине.
Автомобиль быстро растворился в сумерках, исчез среди других машин.
Илья смотрел вслед, замирая сердцем, надеялся, вдруг она одумается, вернется…
Ничего, пусть ему суждено доживать без нее. Теперь, зная о том, что она здорова и счастлива, он способен вытерпеть любое горе.
Все бегали, ругались и доводили друг друга до нервного срыва. Сережа, чувствуя напряженную обстановку в семье, периодически оглашал окрестности басовитым ревом, Алиса летела к нему, брала на руки и трагическим голосом заявляла:
— Никуда не поеду!
Илья Алексеевич выхватывал внука, изо всех сил прижимал к себе и восклицал:
— Нет, ты обязана там появиться!
— Да, Алиса, — вторил ее муж, — ему уже четыре месяца, как-нибудь продержится два дня без мамки!
Алисе неожиданно пришло приглашение на студенческую научную конференцию. Ее работа заняла призовое место, и теперь Алису ждали с докладом.
— Мы за ним приглядим, — горячо убеждал Илья Алексеевич, не замечая, что Сережа с упоением жует его воротник.
— Папа, ну как я его оставлю? Я же кормлю!
— Ничего, денек на смесях посидит. Ты, главное, там сцеживайся, чтобы молоко не пропало, и все будет в порядке.
— Господи, ну что даст эта дурацкая конференция?
— Много что, — заметил Ваня, — ты заявишь о себе, покрутишься перед маститыми профессорами. Это очень важно для карьеры.
— Вот моя карьера. — Алиса театральным жестом указала на ребенка.
— Слушай, тысячи баб успевают и то, и это!
В конце концов был найден компромисс. На всей конференции Алисе быть незачем, она прилетит только на свой доклад, как настоящая звезда науки. После долгих уговоров с ребенком милостиво согласилась посидеть Тамара. Алиса опасалась оставлять сына на мужчин. Она всегда справлялась с Сережей сама, поэтому их навыки по уходу за младенцем оставались весьма скромными.
Не обошлось, конечно, без громкой нотации. Тамара напомнила, что не просила Алису рожать и дочь вполне могла бы потерпеть, если так заинтересована в научной карьере. Словом, обычный репертуар.
Договорились, что две ночи Сережа проведет под надзором Ильи Алексеевича и Вани. Он был спокойным ребенком и мирно спал с десяти вечера до восьми утра — в этом на него можно было положиться. А день, так и быть, посидит бабушка. Правда, она поставила условие — Ильи Алексеевича в это время не должно быть в квартире. «Если он появится, я тут же разворачиваюсь и ухожу, — отчеканила она. Потом подумала и добавила: — А лучше бы и твой придурок погулял где-нибудь. Я и так буду на нервах, чтобы еще лицезреть эти физиономии!»
— Если он вдруг проснется, дай ему бутылочку со смесью. Вы можете не рассчитать, и он будет голодный.
Ваня кивнул. Они ждали Илью Алексеевича, который должен был отвезти Алису в аэропорт на машине своего приятеля. Метро уже не работало.
Алиса в тысячный раз сунулась проверять содержимое своей сумки. Ваня выхватил у нее баул и решительно закрыл молнию.
— Ты уезжаешь на один день. Без чего ты там не обойдешься?
— Господи, как мне не хочется ехать! Зачем я тебя послушала? Какая карьера, я ведь еще сто лет не смогу вернуться к учебе!
Она нервно расхаживала по коридору, бесцельно смотрелась в зеркало и теребила пуговицу на куртке.
— Слушай, еще, наверное, можно сдать билеты?
— Не выдумывай. Триста человек ждут твоего доклада, в том числе известные профессора. Что они подумают, если ты не явишься?
— Да какая разница! Я ведь снова беременна, представляешь?
Он тяжело вздохнул и опустился на корточки.
— Этого не может быть. Ты же кормишь.
— Я была у врача. Что, ты не рад? — выкрикнула она. — Сомневаешься, что ты отец ребенка?
— Нет, не сомневаюсь… Но я просто не думал, что ты можешь забеременеть так скоро.
— И ты не хочешь ребенка! Скажи, ты же его не хочешь!
— Не хочу, — признался Ваня.
— Я так и думала! Ты считаешь, что для твоего ребенка я недостаточно подходящий сосуд, верно? Твой ребенок должен родиться от порядочной женщины, а не от шлюхи, вот как ты думаешь!
Иван впервые видел ее такой взволнованной. Однажды она плакала при нем, но тогда это были слезы бессилия, а сейчас Алиса предстала перед ним разъяренной самкой, готовой до последнего биться за свое дитя.
— Перестань орать. — Он пытался взять ее за руки, но Алиса вырвалась. — Я ничего такого не думаю, просто обалдел от неожиданной новости.
Но она не слушала его, с ненавистью смотрела в его лицо и кричала:
— Сережа что, он приблудыш, чужой, а твой ребенок — это же совсем другое дело! Он свяжет нас гораздо сильнее, чем твоя дурацкая игра в благородство, и эту нить ты не сможешь разорвать, как только тебе надоест притворяться всепрощающим праведником!
— Так, хватит! — рявкнул он. — Если ты сейчас же не заткнешься, я тебя ударю! Чтобы я больше не слышал, как ты называешь моего сына приблудышем! Он не виноват, что его мать проститутка. Ребенка оставляем. Устраивает это тебя?
Алиса прислонилась к стене и закрыла глаза.
— Тебе плохо? — перепугался Ваня.
— Все в порядке. Посмотри, пожалуйста, не разбудили ли мы Сережу своими воплями. Я не хочу одетая заходить к нему.
Малыш спал, сосредоточенно нахмуря бровки и важно шевеля губами, словно выговаривал родителям за плохое поведение. Иван подумал: как здорово, что скоро в доме появится еще один подобный экземпляр. А потом, может быть, еще, кто знает?