— Ты думаешь, что раз семью свою убиваешь, то имеешь право и остальных смерти предать? — прошипел Коготь. — Я ведь… я могу тебя прямо тут порешить, одним движением руки… И никто на меня не обидится, разве что госпожа Канта. Все с радостью уедут из Последней Долины…

— Хочешь — убей, — Гартан развел руки, словно приглашая Когтя к убийству. — Убей, спаси всех остальных.

Коготь медленно опустил правую руку к голенищу, пальцы нащупали рукоять ножа. Сотник не сводил взгляда с лица Гартана, а тот ждал. Просто ждал, когда удар клинка освободит его от страшного выбора. И, может, спасет Канту и ребенка… Он не мог просить Когтя об этом, мог только надеяться, что старый сотник сам все поймет и сделает.

— Как знаешь, — сказал Коготь, отпуская нож. — Как знаешь…

Они въехали в замок.

Вечером на небе взошла Третья Сестра, Водяная. На Долину обрушился ливень. И стало понятно, что спор у наместника и сотника получился бессмысленным. Переправиться через Рубежную реку в такую пору было невозможно. Все ручьи в Долине превратились в бурные реки, с гор загрохотали водопады, болота наполнились водой и стали затапливать окрестные леса и луга.

Люди продолжали готовиться к зиме.

Через день после возвращения Гартана от тракта дозорный наткнулся на сгоревшие человеческие останки. Для Долины такие находки уже давно перестали быть редкостью, но на этом трупе была оплавившаяся серебряная цепь со знаком предводителя ополчения.

Получилось, что Фурриас не стал тратить времени и сил на Барса, просто убил. А еще через несколько дней наемники на Пороге заметили группу конных, едущих из Долины, человек пять.

Наемники попытались их остановить, но всадники бросились вскачь. Ливень лил уже десять дней, земля раскисла, кони еле вытаскивали ноги из грязи, поэтому наемники успели расстрелять беглецов из самострелов.

Один из конных был в черном плаще с глубоким капюшоном. Он был еще жив, когда его подняли, болт вошел в спину и прошел насквозь, пробив легкое. Капюшон стащили с головы — о Черном Чудовище слышали все, и каждый хотел, наконец, увидеть его лицо.

На вид брату Фурриасу было лет тридцать пять, и ничего особо выдающегося в его лице не было. Шрам над бровью — но у кого нет шрама?

Брат-инквизитор был еще жив, на губах пузырилась кровь, наемники переглянулись, посмотрели на десятника егерей, бывшего старшим на Пороге.

— Вот и все, — сказал Лис.

В его руке откуда-то появился нож, лезвие легко вошло в горло Фурриаса. Еще двоих раненых добили наемники. Наместнику сообщили, что инквизиторы попытались пробиться с боем и были убиты.

…Тучи с неба так и не ушли до самых заморозков. Просто вместо дождя из них пошел снег. Много снега. Очень много снега.

И начались морозы.

Глава 8

— До свидания, милый, — Канта губами легонько коснулась щеки мужа. — Я вернусь засветло.

Гартан что-то пробормотал и перевернулся на другой бок.

Он сильно исхудал, подумала Канта, быстро одеваясь возле кровати. Обострились черты лица, у губ залегла складка. Он стал совсем взрослым. Слишком много всего навалилось на ее мужа. Слишком много. Ну ничего, скоро все пройдет… Она родит ребенка, и пусть это будет сын, еще один благородный воин из рода Ключей.

Канта надела подбитый мехом плащ, набросила капюшон — даже в спальне было прохладно, несмотря на плотно закрытые окна и жаровню с углями, а за дверью, на лестнице, совсем холодно.

Морозы, сковавшие многострадальную землю Последней Долины, не собирались отступать. Местные, с которыми теперь много и часто общалась Канта, говорили, что таких суровых морозов здесь не было давно. Старики не помнят такого.

Не иначе к концу света, говорили старики, качая головами. У стариков все всегда к концу света.

Канта приоткрыла дверь и выскользнула из спальни. На пороге никого не было, пажам строго-настрого запретили ночевать на лестнице в морозы — теперь мальчишки по очереди караулили даму своего сердца на первом этаже, возле камина.

Сегодня была очередь Мистафа, белобрысого пятнадцатилетнего мальчишки, которого приятели прозвали Щенком. Услышав легкие шаги Канты, он бросился наверх по лестнице, чтобы помочь спуститься.

— Доброе утро, моя госпожа, — сказал Щенок, протягивая Канте руку, не забыв при этом обернуть ее плащом.

Рыцарь не может прикоснуться к даме своего сердца, как бы ему этого ни хотелось. В этом — важнейшая часть служения.

— Здравствуй, Мистаф, — улыбнулась Канта, опираясь на руку пажа. — Ты не знаешь, готовы сани?

— Да, конечно. — Щенок гордо вскинул голову и приосанился, он трижды уже выбегал на улицу, напоминал конюхам, что ее милость этим утром собирается ехать в Овраги, что нужно все приготовить и держать лошадь запряженной, чтобы госпожа не мерзла на морозе, ожидая, пока все будет подготовлено. — Я проверял, все сделано. И воины тоже дожидаются…

Стражник у двери поклонился Канте, грохнул засовом, открывая дверь. В донжон ворвались клубы пара — как бы холодно ни было в башне, на дворе было холоднее.

— Вы бы сегодня не ехали, ваша милость, — пробасил стражник. — Только-только метель улеглась, как бы не вернулась…

— Ничего, — засмеялась Канта. — Не вернется. Да здесь и недалеко — до вечера успею обернуться.

— Повадились бегать в замок, — пробормотал стражник. — Что им госпожа — повитуха, что ли? Сами бы и принимали роды, честное слово… Ну как так можно?

— Женщины рожают, — сказала Канта. — Ты разве не знал? И никак ты этого не остановишь. Муж у нее погиб летом, а ребеночек появится. Разве это плохо?

— Да не плохо, не плохо, только вы и сами в тягости… — стражник кашлянул смущенно. — Вам как бы поберечься нужно. А что, если в дороге начнется? Этот сопляк, что ли, вам поможет?

Паж покраснел до корней волос, задышал часто, собираясь что-то ответить обнаглевшему арбалетчику, но Канта чуть сжала пальцы на руке мальчишки, и тот успокоился.

— Еще не сегодня, — сказала Канта. — Я знаю. У меня еще есть время съездить в Овраги, принять первые роды у Светлой и вернуться. Не беспокойся за меня, Власт.

— Вы на ступеньках поосторожнее, — стражник и сам бы проводил госпожу по скользким ступенькам из башни во двор, но и его милость, и Коготь, будь он трижды неладен, грозились наказать каждого, кто отойдет с поста пусть хоть на шаг.

— Я буду очень осторожной, — пообещала Канта. — Очень-очень…

Сани стояли напротив ворот, пять оседланных лошадей были привязаны к коновязи рядом. Стражник от ворот что-то крикнул, из деревянной будочки выбежали воины, назначенные на сегодня сопровождать ее милость.

Прежде чем вскочить в седло, каждый подбегал к Канте, кланялся и здоровался. Госпожа отвечала, улыбаясь с искренней теплотой.