От этого звука моя кровь вскипела. Туман сгустился, двигатели взвыли громче, и я проревел имя своего отделения в паутине соединенных разумов. Не один я так поступил. Каждый Рыцарь беззвучно закричал в наше единство, и мы стали одним целым в последний раз, прежде чем мир обратился в безумие.
I
Я не хочу рассказывать об Армагеддоне.
Понимаю, что цель всей этой записи — просветить других. Тем не менее не все обязанности выполняются с одинаковым удовольствием. Тот день на Армагеддоне стал одним из мрачнейших в истории ордена Серых Рыцарей еще до того, как следующие месяцы легли на нас пятном позора. Тогда я не знал всего этого. Не мог знать. Но это ничего не меняет. Это не преуменьшает непреходящую печаль и последовавший стыд.
Вы представить себе не можете, чего мне стоил Армагеддон. Вы не представляете, что мы видели, с чем столкнулись и что сделали. Я могу это описать, но что такое слова одного воина против истинной картины?
Меня предупредили, что рассказ будет неполным, если я не поведаю об Армагеддоне. Что ж, я расскажу о том, что мы сделали в тот день, и постараюсь выразить словами невообразимую правду так, чтобы смертные смогли понять, о чем идет речь.
Последнее, что я увидел на борту «Карабелы», были клубы светящегося тумана, полностью скрывшие Аксиума. Последнее, что я услышал, был грохот генераторов, исполняющих свой священный долг. В моем разуме разнесся последний яростный крик братства.
Затем разверзся варп. Мы пронеслись сквозь него управляемым спуском за единственный удар сердца. Мы даже не заметили его. Я едва припоминаю, что там было.
Ботинки коснулись земли со скрежещущим толчком. Я услышал крик. Ничего, кроме крика: за пределами шлема, в разуме, он даже исходил из моих уст. Я не мог разобрать ничего другого.
Нерожденные кричали. Не потому, что варп-прилив привлек их внимание, хотя определенно должен был, как должен был и ослепить смертных имперских солдат, смотревших на место нашего прибытия. И не потому, что из-за смещения воздуха над обоими берегами реки разнеслись громовые раскаты.
Нет. Они кричали еще до того, как мы обрушили свою мощь.
II
Я не могу судить наверняка, как далеко распространился эффект. Стоит сказать, что в те краткие мгновения, когда я оценивал обстановку, эгида сокрушила всех нерожденных в пределах зрения.
Дар Императора превратил нас в анафему для демонов из миров за завесой. Это ни для кого не секрет. За первый год службы мне не раз приходилось видеть, как нерожденные гибнут в нашем присутствии, отшатываясь лишь из-за того, что наши души облечены генетически закодированной божественностью. Присутствие Кастиана — эгида пяти рыцарей, использовавших свою ауру в качестве оружия, — ослабляло, иссушало, очищало от демонорожденных против их же воли, лишая способности проявляться в нашей реальности.
Пять рыцарей.
Мир вновь обрел форму. Вопли. Крики. Я говорил, что все это было. Только не сказал, почему.
Мы возникли среди передовых отрядов врага. Все мы. Позже я узнал, что волна вытесненного воздуха выбила усиленные окна в сотнях военных транспортниках Гвардии на другом берегу Стикса.
Эгида ста девяти Серых Рыцарей выплеснулась из наших сердец всесокрушающим потоком, сбивая с когтистых ног существ из бронзы, кости и окровавленной плоти. После нашего появления в тумане нерожденных отбросило назад, физически и психически, их костяные рога трещали, а конечности выворачивало из сочленений.
У меня была всего пара секунд, чтобы заметить все это. Отравленный дым рассеялся, и мы оказались на поле в окружении тысяч погибших нерожденных. Я видел существ с медной кожей и ядовитым маслом вместо крови. Видел слабых, покрытых шипами тварей, сжимавших клинки, с которых капали расколотые души. Видел демонические порождения из меньших и высших хоров, крылатых и бескрылых, когтистых или с гротескными руками, напоминавшими обезьяньи, без брони либо закованных в пластины из кости, золота, меди и бронзы.
Я бы солгал, если бы сказал, что разбросало всех демонов. Сильнейшие из них, из высших хоров, сумели устоять перед эгидой, хотя от близости к нам их кожа покрылась волдырями и обуглилась. Как и рассчитал капитан Таремар, мы возникли в построении, которое обеспечивало максимальный шанс на успех.
Мы окружили его. Лорд Двенадцатого легиона — сердце орды, вокруг которого возвышались колоссальные преторианцы, — оказался в замкнутом кольце серебряного керамита.
Все это я увидел за время, которое потребовалось, чтобы моргнуть. Мы стояли по колено в корчащихся демонорожденных, крепко сжимая оружие и взирая на то, чему не было места в реальности.
Первыми были его телохранители, если, конечно, подобное существо вообще нуждалось в хускарлах. Они были воплощением дьявольщины и не уступали размерами боевому кораблю, как будто сошли со страниц человеческих мифов и приняли самые ненавистные, кровавые формы. Крылья из черного дыма и кровоточащей кожи разносили вонь разрубленных тел по всему полю боя. Плети хлестали с диким разумом звериных хвостов, а из упрямых и отвратительных бычьих морд то и дело вырывались языки, которые, казалось, также обладали сознанием.
Одна из этих тварей — одна из них, слабейшая в их хоре, — убила Сотиса и едва не прикончила меня.
В этот день мы встретились с двенадцатью. Кровавая Претория, двенадцать могучих демонов, чьи жизни и деяния приносили наибольшую усладу Кровавому Богу в течение сорока тысячелетий войны. Они шли, несмотря на эгиду. Они шли из-за нее. Для них наша защита была ничем, даже меньше, чем ничем, — она только раздражала их, отвлекая от более насущных дел. Под именем каждого из них в великих библиотеках нашего монастыря были высечены тысячи всевозможных ересей. Мы смотрели на саму историю войны, которая обрела физическую форму.
Эти звери шагали во главе громадного воинства рядом со своим нечистым владыкой.
Ангрон. Подумать только, когда-то это существо носило человеческое имя. Неужели оно и в самом деле в прошлом было настоящим сыном Императора, зараженным скверной на заре Империума? Со временем все обрастает мифами. Даже в нашем ордене никто не знал, какие из древних тайн некогда существовали в действительности, а какие были лишь вымыслом.
Размерами он мог посостязаться с «Гончей войны», вздымаясь даже над тварями, служившими ему телохранителями. На его ящероподобном черепе сплелись цепи и кабели, и от когтистых кончиков сочащихся кровью крыльев до рельефного, зловонного красного железа, которое служило ему кожей, оно давно утратило человеческий облик. В момент, когда армия начала валиться у его ног, оно издало напряженный, гортанный вой разъяренного мамонта. Звук отразился от самих небес, заставив взвихриться тучи.
Небеса расколола молния. Секундой позже начался шторм. Но вместо дождя полилась кровь, размывая прикрепленные к нашим доспехам пергаменты и свитки, заставляя потускнеть начищенный блеск нашего священного керамита.