Под конец восьмого месяца войны, когда по стандартному терранскому календарю М41.444 должен был смениться новым солярным 445-м годом, лорд-инквизитор Киснарос все же отменил преследование каждого судна, зараженного армагеддонским конфликтом.
Никто из нас не удивился тому, что он признал поражение. После семи месяцев истощающих силы перехватов, уничтожения беззащитных аванпостов, истребления гражданских транспортников и коротких хладнокровных перестрелок с Волками мы ожидали этой капитуляции.
Как же мы ошибались.
— Фенрис! — закутанный в мантию гололит доброжелательно развел руками. — Мы немедленно отправляемся к Фенрису, родному миру предательских Волков. Там мы предоставим им последний выбор: вновь служить верой и правдой после покаянного крестового похода подходящей длительности… или войти в секвестированные архивы грешниками, о которых никогда более не будут говорить.
Фенрис. Крепость-монастырь ордена Первого основания. Теперь проблема переросла границы перестрелок и спорадических пустотных сражений. Малхадиил недоверчиво посмотрел на меня.
+ Гражданская война, + отправил он с другой стороны трона капитана Кастора.
Что я мог сказать по этому поводу? Я кивнул, не желая, да и не в состоянии лгать своему брату.
IV
Впервые за многие месяцы я пришел к Аннике прежде, чем она ко мне.
Я не обращал внимания на положенные церемонии и манеры — даже не постучал в дверь ее покоев. Переборка откатилась в сторону под моим психическим напором, и я шагнул внутрь.
За более чем год нашего общения Анника стала мне ближе, чем любой другой человек, которого могу припомнить. Не считая моей прошлой жизни, она была практически единственной, с кем я общался на разнообразные темы, за исключением продолжительных дискуссий с капитаном Кастором во время партий в регицид.
Я соприкасался с ней разумом больше тысячи раз — иногда в подходящее время, а иногда и нет. Однажды я увидел, как она неумело рисует пейзаж родного мира, после этого Анника не разговаривала со мной несколько дней, так как я отвлек ее в самый важный момент. Еще раз коснулся ее разума в тот момент, когда ее касался Кловон, и немедленно отшатнулся, когда мою кожу защипало. В другой раз я прервал ее кулачный бой с Дарфордом, и мой голос в ее разуме отвлек Аннику настолько, что ей разбили нос.
Я тренировался вместе с ней, наблюдая во время спаррингов за игрой ее мышц, чувствуя запах ее пота по всей комнате. Даже такой пышущий здоровьем человек, как Анника, уставал намного быстрее, чем рыцарь. Мне было интересно смотреть, как различия между физиологией человека и Адептус Астартес подчеркиваются настолько ярко и однозначно. Считать себя божественным — это одно. Но видеть разницу в сравнении — совершенно иное.
Я также слушал ее размышления об ордосах и их политике. Я слышал ее рассказы о былых зачистках и операциях, которые пошли наперекосяк. От нее я узнал фенрисийские бранные слова и в ответ научил ее множеству способов блокировать удары посохом.
Не раз я мылся с ней и ее группой в общих душевых после тренировок, слепой и глухой к любому влечению, просто наблюдая, как она моет волосы, и слушая байки про ее службу в душных джунглях Вороксиса, где она убивала еретиков, которые высыпались из приземлившегося корабля вольного торговца.
— Дичь какая, — заявила Кхатан, разглядывая меня, пока я мылся, добавив, что мое возвышение в рыцарство было «большим срамом». Несколько месяцев спустя Кастор объяснил мне значение ее слов, хотя я так и не понял всей соли шутки.
Инквизитор Ярлсдоттир охладела ко мне после Армагеддона, что лишь усиливалось ее природным упрямством. Она была фенрисийкой, а мы стояли на грани войны с ее верховным королем. Кроме того, она являлась инквизитором. Она ни перед кем не отчитывалась.
Этой ночью я решил, что она отчитается передо мной.
Но, несмотря на связывавшие нас узы, была одна вещь, которую я совершенно не ожидал увидеть внутри.
В ее покоях находился Малхадиил, как обычно в доспехах и при оружии. Рядом с ним стоял Аксиум вместе с парой техножрецов. Дарфорд, Кловон, Кхатан, Василла, Меррик и Вера окружили их полукругом — облаченные в эклектичную пестроту одеяний и доспехов.
Разделенный на четыре окна монитор-оккулюс изображал четыре лица: два женских, два мужских, принадлежавших инквизиторам, которых я видел на ангарной палубе, когда мы пытались захватить ярла Гримнара. В образе гололитов присутствовали также семеро — семеро — Серых Рыцарей, четверо их них были в звании юстикаров, из разных братств. Их мерцающие голоаватары проецировались из планшетного стола возле стены.
В центре собрания стояла Анника с переброшенным через спину кретацианским болтером, висевшим на потертом ремне. Ее темные волосы были заплетены в спиральную косу, на лице красовалась свеженанесенная охотничья раскраска. Я явно перебил ее посреди разговора.
— Гиперион, — сказала она.
Я просто стоял. Может, я моргнул. В любом случае уверен, что выглядел так же глупо, как себя чувствовал.
— Тебе что-то нужно? — спросила она.
Я по одному осмотрел собравшихся людей.
— Я собираюсь убить лорда-инквизитора Киснароса, — заявил я.
Она ни на секунду не смутилась.
— Тогда проходи. Твои соображения будут полезными.
— Сколько все это уже длится?
— Достаточно долго, — ухмыльнулась Анника.
— Прости меня, брат, — тихо сказал Малхадиил. — Мы боялись рассказать тебе.
— Во имя Императора, Мал… почему?
Ответила Анника.
— Мы думали, что ты можешь отказаться.
I
Говорят, Фенрис взращивает холодные души. Нужно посмотреть на этот мир с орбиты, чтобы понять почему.
Ни один другой мир не казался мне таким блеклым — ни засушливые пустоши Талларна, ни тропический хаос Волаксиса. Фенрис был миром, который воевал сам с собой. Когда-то, в древние времена, что-то прогневило душу планеты. Море сражалось с землей, раз в пару десятилетий поглощая без остатка целые континенты, чтобы затем породить новые материки — грунт которых был отравлен морской водой — в другой части планеты. Эти угрюмые земли боролись с небом, пронзая облака захватывающими дух горными грядами, которых не увидишь больше нигде в человеческой галактике.
Даже с орбиты становилось ясно, что на Фенрисе никогда не будет цивилизованной жизни. Своевольные моря захлестнули бы города, а грунт тех немногих земель, которые казались стабильными, промерз от вечной зимы. На этом мире не существовало сельского хозяйства. Ни один фенрисиец не рождался земледельцем, и никто не становился им позже. Люди, которые называли эту планету своим домом, были грабителями, налетчиками, охотниками и моряками. Превосходный материал для мира, ставшего родиной Адептус Астартес.