Неохотно я первым отвел взгляд и посмотрел на дредноут.
— Сир? — произнес я.
— Прежде чем тебе позволят вернуться в свою обитель, я хочу, чтобы ты навестил залы Клыка и поведал о своем ордене. У Волков никогда не отберут их память. Больше никаких секретов, Серый Рыцарь. Теперь мы знаем о вас. Начиная с этого дня Волки всегда будут знать о вас.
Чтобы закончить войну, обоим орденам придется нарушить свои законы. Но оставался ли у нас выбор?
Я преклонил колено.
— Да, ярл. Пусть будет так.
— И вы оба говорите за Инквизицию? У вас есть такие полномочия?
Анника пересеклась со мной взглядом. В нем больше не осталось теплоты.
— Мы можем быть убедительными, — ответила она.
I
Я закончу это сказание правдивой историей, которую нечасто вспоминают. Вообще-то даже двумя.
Первая случилась через шесть часов после того, как смолкли орудия. Вторая произошла тремя неделями спустя, когда лишь «Карабела» осталась на орбите, вдали от дрейфующего кладбища военных кораблей.
II
Мы стояли перед выжившими инквизиторами, которые высадились на обездвиженной «Надежде Корела», чтобы услышать слова, сказанные в конце сражения.
Я молча ждал, пока Анника ходила перед собравшимися, передавая им слова воина, который когда-то сражался рядом с Императором. Командный пункт на борту разрушенного линкора озарялся редкими вспышками вышедших из строя гололитических проекторов, белое око Фенриса мелькало в иллюминаторе всякий раз, стоило раненому, почти обесточенному дрейфующему кораблю сделать очередной оборот.
Анника замолчала, ее последние слова повисли в воздухе над агентами, вельможами и офицерами, которые не спешили ей отвечать. Я окинул взглядом толпу — бывшие арбитры, некогда поддерживавшие имперский закон, а теперь вознесенные в тайные ордосы, вельможи шпилей, облаченные в инквизиторские одеяния, ухоженные лорды, укутанные скорее в собственную важность, нежели в праведность, и простые, много чего повидавшие воины, которые предпочитали пафосным операциям более тихую и едва заметную работу.
Все они инквизиторы. Ни у одной души не было ничего общего с собратьями, за исключением символов, перед которыми все они давали клятву.
— Нет, — наконец произнес один из них.
— Битва окончена, — при моих словах они попятились. Я покачал головой, сделав шаг вперед. — Битва закончилась, прежде чем она успела перерасти в войну.
Но инквизиторы обменялись взглядами, и я понял, что вскоре они станут обмениваться секретами.
— Мы ищем альтернативные пути против этого ордена, — покрытый шрамами мужчина с всклокоченными волосами произнес это через встроенный в гортань аугментический вокалайзер, заменявший ему половину шеи.
Некоторые кивнули.
— Возможно, когда Фенрис в следующий раз окажется в осаде Врага, линейный флот Солар среагирует с опозданием. Какая неприятность.
Эти слова вызвали согласное бормотание и даже смешок.
— А что нам известно, — спросил закутанный в мантию адепт-биологис, — о генетическом семени Космических Волков?
III
Есть некоторые моменты в жизни, о существовании которых вы всегда будете сожалеть. Безыскусные махинации Инквизиции после сражения были одним из них. Горечь Волков — еще одним. Обе стороны имели полное право гневаться, и даже перемирие не сумело стереть разногласия.
Мы скрывались на орбите, орудия «Карабелы» на пару с Клыком уничтожали обломки, которые больше не могли послужить даже источником железа. Мертвые корабли отправлялись на поверхность Фенриса астероидами горящего металла. Мы стояли на мостике, капитан Кастор и я, наблюдая за тем, как они падают в черные моря.
Когда Анника ушла, а Малхадиила на «Правителе Черных Небес» отправили на Титан, Тальвин и я остались почти в одиночестве. Конечно, нам запретили спускаться на Фенрис. Я подчинился букве этого приказа, но нарушил его дух.
Как захватывающе дрейфовать из разума в разум в сумрачных стенах Клыка. Я провел почти два часа трэллом, затем провалившимся кандидатом, физически улучшенным, но раздавленным своим поражением, которому сейчас передавали мертвых воинов, вместо оружия и доспехов на починку.
Целый вечер я пробыл слугой, почти ослепшим в вечном сумраке, в котором жил, работая в тайных священных кузнях, никогда не видевших солнца. Смотрел, как обретают форму болтерные снаряды, как их благословляют и вырезают на них руны, как мускулистые мастера превращают железо и сталь в клинки. Только спустя пару часов понял, почему у меня были такие проблемы со слухом: я смотрел глазами женщины, почти оглохшей после долгих лет, отданных тяжкой работе в кузнях.
Не буду лгать. Я коснулся разума более чем сотни фенрисийских сервов, ни разу не допустив, чтобы мое присутствие обнаружили, сквозь призму любопытства разделяя их рутину и радости. Я многое узнал, но меня это едва заботило. Было нечто особое, что я стремился увидеть.
Я нашел это через несколько недель после пустотного сражения.
С приподнятой решетчатой палубы, откуда открывался вид на зал стазисного хранения, я смотрел через красные тонированные линзы сильно аугментированного трэлла с надвинутым на лицо капюшоном. Вместо рук из моих локтей вились кабели-щупальца. Я передвигался на широких и медленных танковых гусеницах, лязгающих о металлическую палубу.
Логан Гримнар, Великий Волк Фенриса, стоял перед широким круглым лифтом, сжимая в руках секиру. Рядом с ним в схожих позах стояли выжившие Волчьи гвардейцы. Я узнал Бранда Хриплую Глотку, но устоял перед искушением увидеть ритуал его глазами. Я и так зашел слишком далеко.
Бронированный корпус ярла Бьорна развернул руки-орудия, повел огромными плечами, сместил громадный вес, в последний раз проверив все двигательные точки. Сотня кабелей и проводов уже были присоединены к корпусу дредноута, одни вились от техники, скрытой под лифтом, другие тянулись к гудящим генераторам, свисающим с потолка.
Все готово.
— Спите, первый ярл, — произнес Логан Гримнар. Волчья гвардия приветственно подняла оружие. — Пока Фенрис вновь не позовет.
Дредноут застыл. Лифт медленно стал опускаться в яму с подземными генераторами. Морозный туман алмазной крошкой оседал на сине-серой броне военной машины.
— Фенрис. Всегда. Зовет.
— Всегда. Но пока отдыхайте. Сохраните эту историю в сагах, ярл, — голос Гримнара казался намного более взвешенным, чем резкие, протяжные слова уставшего и засыпающего дредноута.
— Помните. Инквизиция. Не. Оставит нас. В покое.
Ярл Гримнар кивнул с торжественностью, которой я прежде в нем не видел.
— Знаю.