— Мама у меня русская, еще до революции в Америку уехала. Вышла замуж за бизнесмена, то есть за частного предпринимателя, и в восемнадцатом году родился я. — Стараюсь говорить об этом с любовью и неким трепетом. Не знаю, выходит это или нет. — С малых лет вертелся как волчок в двух культурах. С бабушкой и дедушкой по отцовской линии приобщался к американской культуре и английскому языку. А с многочисленными русскими родственниками и друзьями мамы изучал историю России и русский язык. Так мне удалось изучить два языка… Ладно, хватит об этом, у нас на носу первая серьезная операция. — Слушал меня старлей внимательно и с пониманием. Значит, мой ответ его удовлетворил. Но в глазах у собеседника на миг появилось и угасло нечто… опасное.
— Верно… Но… Зачем ты мне одному рассказал свой план? Пришли бы к бойцам, я бы дал тебе слово. Идея-то у тебя очень дельная, и работать будем по ней, не думаю, что у меня вышло бы лучше, — удивился Леха. Врет ведь, смог бы и получше план придумать.
— Понимаешь, я же иностранец, да и офицер. — От упоминания слова «офицер» Аверьянов невольно поморщился. Ну а что поделать-то? Это у вас тут такие выражения попахивают старорежимщиной, а там, «за бугром», это уставное обращение. — Командование РККА и пограничных войск признало мои полномочия в соответствии со званием, но я не командир ТВОИХ пограничников. Они будут слушаться тебя и принимать твои приказы, не мои. Я лишь инструктор. Понимаешь? — Он понял и явно одобрил мои слова.
— Ты мне нравишься, товарищ инструктор. Знал я, конечно, что американцы наши лучшие друзья, особенно после Договора Содружества тридцать восьмого года, но не думал, что вы настолько серьезные люди. Я тебя понял и сам изложу твой план. Но скажу, что идея принадлежит товарищу инструктору. Будем считать, что ты на время боевых действий являешься моим советником…
Что-то меня сильно-сильно зацепило в его словах. Точнее, все его слова меня очень зацепили!
Какой такой Договор Содружества между СССР и США 1938 года?! Это что за выкрутасы? Видимо, не ошибся я в своем сомнении по поводу неправильности этого прошлого. Тут с первых минут пошли несовпадения с историей МОЕГО мира, а уж после слов о Договоре я окончательно убедился в том, что это прошлое — альтернативное…
Вот тебе, Артур, и горячо любимые Конюшевский, Конторович, Логинов, Махров и Таругин с их альтернативной историей! В одном лице! Мать, мать, мать…
Мое лицо так сильно скривилось, что Леха заволновался.
— Майкл! Ты в порядке?
— Да… Все нормально… Голова гудит. — Встаю на ноги и ободряюще хлопаю старлея по плечу. — Пойдем обратно. Надо подготовить бойцов…
Через полчаса мы вышли на исходные позиции. Леха попросил меня возглавить группу для удара по позициям гаубиц. Захват радиостанции — это очень важно, а сам Леха должен вести основную группу…
Вот я и лежу в кустах, наблюдаю за шевелением у гаубиц и отбиваюсь от разозленных моим присутствием муравьев. Немцы заканчивали согласование своих действий на всех уровнях — у рации долго ошивался командир батареи, постоянно записывавший что-то в блокнот. Наконец узнав все, что ему требовалось, офицер рванул к орудиям и стал бодро раздавать указания. Что это значит? А это значит, что вот-вот огненный шквал обрушится на погранотряд.
Но немцы со своими союзниками никак не учитывают того, что их меч на замахе перехватят дерзкие, но до сих пор живые пограничники.
— Товарищ инструктор… — подполз ко мне сержант Васильков. Он, как выяснилось, в тридцать девятом во время Освободительного похода часто пользовался трофейными польскими радиостанциями немецкого производства. Сейчас он в нашей большой игре вторая скрипка.
— Сержант, не называйте меня «инструктор», у меня есть звание. А то не по уставу выходит, — поправляю я сержанта, и он, ухмыльнувшись, начинает сначала.
— Товарищ первый лейтенант. Командир артиллеристов что-то забегал… Похоже, батарея сейчас стрелять будет.
— Именно так и есть. Нам это на руку… Первые выстрелы они будут делать пристрелочные. У них на передовой, наверное, есть корректировщик с рацией, а наша рация, — немецкую рацию у артиллеристов я уже считал нашей, — для обратной связи с корректировщиком. — Оборачиваюсь к напряженным бойцам первого отделения, готовым действовать. — Ну что, бойцы, после первого залпа пушек открываем огонь на поражение. Васильков, передать по цепи приказ второму отделению «приготовиться к атаке».
Тот план, что я придумал и рассказал Аверьянову на общем совещании час назад, был доработан. Кроме того, что моя группа должна уничтожить гаубицы, захватить радиостанцию, передать запрос о подмоге и двигаться на соединение с другими группами, она еще должна оставить тыловое прикрытие. Для этой цели я заготовил из гранат Ф-1 полтора десятка растяжек и провел для пограничников инструктаж по минированию такими зарядами. Заминируем тылы, оставим пару-тройку лучших стрелков и займемся своими делами…
Бух! Бух! Бух! Гаубицы выплюнули первую порцию снарядов по цели.
— Огонь!
Оглушенные выстрелами своих орудий артиллеристы никак не отреагировали на стрельбу. За несколько мгновений, перенося огонь от одной цели к другой, мой отряд вычистил всех нацистов у пушек. Лично я стрелял по радистам. Для этой цели специально экспроприировал СВС у одного из бойцов.
Того, что сидел на связи, я снял одним выстрелом в висок. Второй нырнул за рацию, но поймал пулю в ногу и выпал из-за укрытия. Пуля в грудь утихомирила его навечно. Третий радист упал на колени и поднял руки вверх. Пора приступать к завершающей стадии. Винтовку в сторону, МП-40 в руки — и вперед.
— Вперед! Пошли! Пошли! — Васильков по моей команде тоже было рванул, но я его остановил: — Сержант, держись рядом.
Пока бойцы продвигались к орудиям, я направился к рации. Мерным шагом, с автоматом наперевес, постоянно оглядываясь, направлялся к рации.
— Васильков, давай к рации, бегом.
— Товарищ первый лейтенант! Артиллеристы уничтожены! — докладывает один из пограничников моего отряда.
— Отлично. Начинайте минирование. Васильков, давай связь! — тороплю сержанта, а сам бегу проверять выполнение задачи по минированию. Бойцы подтаскивают прямо под орудия ящики со снарядами и закладывают в них по гранате. Прицепили длинную веревочку к чеке гранаты и отошли к лесу. — Васильков!
— Нет связи! Нету! Одна немецкая тарабарщина! Нет ничего! Нужно разобраться… Тут все на немецком… — щелкая тумблерами, ответил сержант. — Отряд, отряд, говорит сержант Васильков. Прием. Отряд, отряд…
— Продолжай, сержант! У нас нет второго шанса! — Меня начало колотить, голова, прежде прекратившая досаждать болью, опять загудела. — Ладно, связывайся с отрядом, оставлю тебе первое отделение. Когда свяжешься, собирай рацию и отходи к стоянке. Тогда группа прикрытия подорвет пушки. Понял? — Кивок в ответ. — Отлично! Удачи! — Перехватываю эмпэшник и направляюсь к бойцам. На полпути мое внимание привлекли криком.