Капрал оказался еще тем болтуном. Сначала он держал дистанцию, вел себя как положено солдату в общении со старшим по званию, а потом, ощутив, что я расположен к нему доброжелательно, просто сел на уши. И трындел, трындел, трындел! На первых порах меня это даже не волновало, но уже через десять минут хотелось рявкнуть на болтуна, дабы он замолчал. Только когда собеседник решил блеснуть умом и начал расписывать глубину и широту дружбы Советского Союза и США, пришлось попридержать коней. Капрал начал описывать, какой у него благородный отец. Когда на русской земле во всю ширь разворачивалась революция, его батя, тогда еще пехотный капитан, а нынче полковник в отставке, со своей ротой в составе целой дивизии высадился во Владивостоке и не дал японским войскам вторгнуться на территорию свободного государства, сейчас именующегося Советским Союзом. Еще друг их семьи, некий Гарри Лэйман, тоже принимал участие в интервенции, но со своим подразделением он высадился в Мурманске и показал оттуда дулю наглым англичашкам, мечтавшим отхватить под шумок революции кусок русской земли. Да не вышло, так как отважные родственники и друзья семьи капрала помогли большевикам задушить белогвардейское сопротивление и не дали вторгнуться на советскую территорию жадным империалистам с Запада и Востока, а когда новая власть установилась, американцы погрузились на корабли и помахали ручкой добрым русским, уплывая на родину.
О-ГО-ГО! Вот это фантики и конфетки!
Корешки-то дружбы вон какие глубокие и крепкие. Получается, ставку в США сделали не на белогвардейцев, то есть на представителей закона, а на большевиков! И своеобразно помогали последним, хотя без явных и на тот момент опасных для Америки действий поперек интересов Европы и матушки-Англии… Ох, хитропопые американцы! Ну и история же тут…
Я тихонько продолжал офигевать. А капрал все говорит и говорит, уже рассказывает, как его семья с приходом Великой депрессии чуть не отправилась на тот свет от голода, но спасибо славному Советскому Союзу, протянувшему золотую руку разваливающейся от кризиса Америке. Старший брат капрала, единственный член семьи, не пошедший по военной тропинке, имея техническое образование, в 31 году пошел на работу в «Форд мотор компани» и одним из первых поехал в СССР на стройку новых заводов фирмы и так до сих пор трудится здесь. Со слов капрала, денег, что присылает брат, хватает на очень и очень хорошую жизнь всей их семье. В конце концов мой собеседник ушел от темы рассказа и перешел на восхваление богатого, сильного, большого и очень дружелюбного Советского Союза. Окончательно меня добили слова капрала о том, что он и вообще вся его семья мечтают в будущем переехать на постоянное местожительство в Союз!
Ну и ну… Демократизированный американец хвалит СССР и мечтает сюда переехать! Обалдеть, упасть не встать и далее по списку… Этот мир мне нравится все больше и больше!
Незаметно за беседой и размышлениями мы добрались до цели — базы рейнджеров. Нас остановили на контрольно-пропускном пункте. Хороший такой пункт — в качестве дежурного помещения небольшой домишко, сложенный из массивных бревен, справа пулеметное гнездо, обложенное мешками с песком, у пулемета двое советских солдат, внимательно изучающих наш джип, — ну и конечно же шлагбаум поперек дороги. Из домика вышли еще двое бойцов, вооруженных ППШ, тоже наготове. Что-то меня смутило в этих автоматах… Блин! Они же не с дисками, у них рожки! Интересно, однако.
К машине подошли двое солдат, появившихся не из домика, а из-за мешков пулеметного гнезда — советский и американский сержанты. Оба козырнули, и американец попросил предъявить документы. Я протянул свой ай-ди и удостоверение служащего Экспедиционного корпуса, то же самое повторил и капрал. Сержанты внимательно изучили документы и вернули их.
— Добро пожаловать на базу рейнджеров «Содружество», сэр! — добродушно улыбнулся американец. Молчаливый советский сержант махнул рукой, и шлагбаум поднялся, открывая нам проезд.
Метров через двести по обе стороны дороги начались ряды одноэтажных построек со множеством окон, навстречу машине бежала стройная группа солдат в белых майках. Нам пришлось прижаться к обочине и пропустить спортсменов. На бегу сержант-тренер козырнул мне и приказал группе запевать. Я чуть не засмеялся, услышав знакомый американский мотивчик обычной строевой песни-кричалки, позволяющей поддерживать ритм бега. И пели они что-то вроде этого:
Momma, momma, can’t you see?
What the Army done to me…
They took away my faded jeans
Now I’m wearing Army green.
They took away my gin and rum
Now I’m up before the sun…
Да-а-а… Жалуется дитя своей маме, что армия отняла у него джинсы и выдала взамен армейскую «зеленку», что забрали у бедного джин и ром, и встает теперь солдатик раньше солнца.
— Ха-ха-ха… Мне это нравится! — выразил я свое отношение к произведению армейского искусства. Капрал вздрогнул и с ужасом посмотрел на меня. Похоже, тебя эти кричалки вгоняют в депрессию? Какой же ты тогда рейнджер, если такие мелочи тебя пугают? — Чего стоим, капрал? Поехали.
Водитель высадил меня у штаба. Закинув на одно плечо лямку рюкзака, я, не сходя с места, огляделся. Позади большая спортплощадка со всевозможными снарядами и беговой дорожкой по периметру. Передо мной — двухэтажное кирпичное здание, на фасаде которого изображены марширующие с флагами и барабанами пионеры. Это что же, мы пионерский лагерь оккупировали? Дела-а… На входной двери в здание висит табличка с надписями на двух языках — «1st Ranger Battalion Training camp Headquarters. Штаб тренировочного лагеря 1-го Рейнджерского батальона армии Соединенных Штатов Америки».
Ну вперед, Пауэлл! Нужно представиться командованию. Только делаю первый шаг к дверям, как они распахиваются — и мне навстречу выходят двое в форме пограничных войск НКВД. Один — старший лейтенант, второй — сержант.
— Алексей! Товарищ старший лейтенант! — воскликнул я, узнав своего товарища по сражениям первого дня войны — Леху Аверьянова. Рядом с ним шел сержант Васильков.
— Майкл! Живой! — Сначала старлей крепко пожал мне руку, а потом, словно отбрасывая сомнения, всплеснул руками и обнял меня. Я на мгновение выпал в осадок, но, когда Аверьянов заговорил, я все понял. — Ты мне жизнь спас. — Легко и просто, без прелюдий и лишних кривляний душой. — Спасибо тебе.
Ну что ответить на слова благодарности за спасение жизни? Нет ответа на такой вопрос в моей пустой голове! И тут меня торкнуло:
— Сам погибай, а товарища выручай. — Старлей улыбнулся, а я обратился к сержанту: — Ну, здравствуй, сержант Васильков. — Я протягиваю руку для рукопожатия.
Боец вытягивается по стойке «смирно» и, вскинув руку к фуражке, громко приветствует меня:
— Здравия желаю, товарищ первый лейтенант! — А в глазах смешинки. Вот шутник! Издевается.
— Вольно, сержант! — Мгновение — и мы с сержантом крепко пожимаем друг другу руки. — Кстати, а что вы здесь делаете?
— Да вот меня с Васильковым, Бобровым и еще десятком пограничников прислали сюда в качестве инструкторов. Поменялись с вами ролями, товарищ первый лейтенант. Поселились мы вот там, — указывает на еле видимые меж деревьев слева здания Леха. — Когда обустроишься, обязательно приходи, а сейчас нам пора — дела!