— А почему думаете, что диверсанты уже работают у нас в тылу?
Рано я порадовался, что он вопросов не задает…
Слегка прищурившись, своими карими глазами старшина начал меня сверлить. В этих глазах читалось понимание, что началась война, а не провокация. Пограничники об этом точно знали и лишь ждали начала, поэтому он не сомневается в моих словах о диверсантах, — он что-то проверяет.
— Здание заставы пострадало наименьшим образом, значит, у вас должна была остаться связь с отрядом по телефону. Но вы посылаете бойца с сообщением, а не просто звоните по телефону. Поэтому я предположил, что связь по телефонному кабелю прервана, и это могли сделать только враги, перерезав кабель. А враги, нарушающие связь в твоем тылу, — диверсанты.
Эти умозаключения удовлетворили старшину.
— Запомнил, что инструктор сказал? — Посыльный бодро закивал, глядя то на Боброва, то на меня. — Вот и молодец. А теперь беги! Как можно быстрее доставь сообщение! — Боец убежал, а старшина, хлопнув себя по коленям, встал и обратился ко мне: — Ну что же, инструктор. Дай-ка мне свои документы.
Из меня как хребет вытащили. Коленки задрожали, сердце заколотилось в груди. Стало очень страшно: вдруг в документах что не так — и тогда тушите свет. Сглотнув вязкую слюну, извлекаю из куртки документы и протягиваю их старшине. Но на удивление старшина с ухмылкой возвращает мне ай-ди [3] и оставляет себе справку.
— Ага, вы, значит, спец по стрелковой подготовке? — не отрывая взгляда от справки, старшина обратился ко мне.
Вот дубина, что же ты не посмотрел, что в справке! Может, он меня сейчас прощупывает — ошибусь я или нет? Была не была!
— Да, именно так. Специалист по стрелковой подготовке и обращению с современными видами стрелкового вооружения, — отбарабанил я и протянул руку, дабы забрать справку. Если не отдаст, то спускаем паруса и сушим сухари. Нет, нет! Думаем о возвышенном и ждем конца. Отдал! Ф-у-у-ух… Сдерживаю себя, чтобы не выдохнуть так же вслух. Блин, это покруче встречи с патрулем во время самоволки будет…
— Мне некого оставить прикрывать раненых. Из тридцати пяти бойцов заставы, не считая десяти ушедших еще с вечера в наряды, в строю на заставе осталось всего пятнадцать. Четверо ранены в разной степени тяжести. Младший политрук сильно контужен. Ваш капитан тоже… У меня нет лишних людей… А вы — стрелок-профессионал… — Понятно, просит взять на себя заботу о раненых. Логично: и последнего целого иностранного офицера старается уберечь от опасности, и дополнительную, так необходимую боеспособную единицу находит для обеспечения защиты раненых.
— Я вас понял, товарищ старшина. Мне нужно оружие. — Момент истины. Момент, о котором я мечтал последние минут двадцать.
— Конечно.
Старшина взял самозарядку, пять пустых магазинов к ней и четыре пачки патронов и гранату. Восемьдесят патронов и «фенька». Великолепно! Главное — успевать снаряжать магазины. Придурок ты, Артур. Ты на войне! Тут не армейские учения, тут не клубные пострелушки в пейнтбол, и даже не страйкбол… Вокруг — настоящая война. Руки слегка дрогнули, принимая оружие. Точно, на войне… Придется стрелять и убивать. И возможно, придется умереть… Здесь. Старшина, глядя на меня, что-то прочел по глазам и, наверное, не так это понял:
— Вы что, не умеете обращаться с самозарядной винтовкой Симонова?
Все-таки детище Симонова. Это и хорошо, и плохо. Если это АВС-36, которую я просто не узнал, то дело швах, винтовка не очень надежна. Если же это нечто подобное СКС — то я в плюсе.
— Умею. Просто… — Заминка и попытка подобать нужные слова. — Это война. Все, что происходит вокруг, — начало войны, товарищ старшина…
Бобров катнул желваками и кивнул, соглашаясь.
— Так, ладно, товарищ первый лейтенант, даю вам в помощь Гарчука. — Петр быстро подхватил винтовку, на которую кивнул старшина, затарился патронами и взял одну гранату. — Петя, поступаешь во временное подчинение товарищу Пауэллу.
— Есть!..
Стрельба на западе ослабевала, время икс приближалось. Не оглядываясь, я побежал к оврагу следом за Гарчуком. Он знал, где находились раненые. На ходу рассовал пачки патронов, магазины и гранату по карманам, винтовку перехватил обеими руками и присмотрелся к ней. Выглядит новенькой, даже нетронутой, но я уверен, что это оружие пристреляно и готово к боевому применению. По-другому у пограничников быть не может.
Соскользнув в овраг, я тут же приказал Петру найти позицию и следить за заставой и лесом слева и справа от оврага, а сам отправился проверять, как себя чувствуют раненые. Я не медик, но вот оказывать первую помощь умел хорошо.
Двое раненых были в очень тяжелом состоянии. У одного череп явно неестественно приплюснут и лицо синее, но дышит, хотя и очень слабо. Этому не выжить, а если и выжить неведомым чудом, то калекой он будет на всю жизнь. Черепно-мозговая травма у него капитальнейшая…
Второй тяжелый — с осколочными ранениями грудной клетки и брюшной полости.
Э, стоп! Он что, не дышит?! А пульс? Нету. Приплыли… Что с ним делать? Оттащить, что ли? И зачем? Просто накрою ему голову фуражкой политрука — все равно она ему не нужна, в бессознанке он. Хм, неслабенько же его контузило. Сначала вскочил, за голову хватался, мычал даже что-то, а сейчас лежит себе и не отсвечивает. Ну, а мне это на руку: лишние проблемы с комиссаром мне пока не нужны.
Думаю, а сам осматриваю следующего раненого — этому повезло, правые рука и нога поломаны, голова разбита, но дышит ровно и кровью не истекает. Последний раненый пограничник выглядел лучше всех, даже лучше, чем политрук, на котором видимых ранений не было. Боец сидел, закрыв глаза, но по его позе было видно, что он в сознании: очень уж уверенно сидит, ровно. Когда я переместился к нему, он открыл глаза, подтверждая мою догадку.
— Как они? — кивок в сторону других раненых.
— Один умер, один в тяжелом состоянии, скорее всего, тоже не жилец. — Боец морщится. — Этот, — указываю на бойца с переломами, — правая рука и правая нога сломаны, но жить будет… — Говорю, а сам пытаюсь понять, куда же ранен собеседник. Внешних травм вроде бы нет. Зато определяю его звание — в петлицах два эмалевых треугольника. Сержант. Коллега!
— Понятно… — задумчиво протягивает сержант. Потом, уловив мой взгляд, произносит: — Позвоночник, наверное, сломан. По спине обломком стены долбануло. Ног не чувствую вообще. — Теперь все ясно: и такое на войне бывает. — Я вообще до службы в медицинском учился, поэтому тебя и спросил, что с ребятами, а то я сам им помочь не могу… — с болью говорит парень. Его несложно понять: такие дела вокруг творятся, а он ничем помочь не может. — Меня, кстати, Федором зовут. — Руки у него работают, протягивает для рукопожатия.
— Майкл Пауэлл, можно просто Майк. — Крепкая у парня рука.
— Ты уж меня извини, что я с тобой без чинов общаюсь… Я знаю, что ты и по званию старше, и статус у тебя особый, но просто… Страшно мне, до дрожи страшно!.. Ведь мы проспали начало войны. Думаешь, с чего бы я это взял? Да все знали, все слышали, но ничего не делали!.. — Парня пробил шок, он начинает отходить, и его страх рвется наружу в этом разговоре «без галстуков». Ему нужно выговориться — пусть говорит. — А нас теперь вот так вот, спящих, как слепых щенят, обстреляли. Моих товарищей поубивали! Меня искалечили! Твари!.. — Все, сорвался, освободился, заплакал сержант. Пусть плачет — ему станет легче, — а мне надо закончить осмотр и приготовиться к обороне.