— Эй там! — позвал он часового.
— Слушаю, ваше величество, — ответил часовой, осторожно появляясь в дверях.
Король немедленно отвернулся к стене и натянул на голову одеяло.
— Пришлите ко мне Советника.
Когда Советник вошел в палатку, он увидел лишь спину августейшего монарха.
— Советник, — начал король, — приготовьтесь, вас ожидает удар.
— Да, сир, — ответил Советник, заранее дрожа от страха.
— Вы сейчас увидите то, чего не видел ни один человек за всю историю Бародии.
Советник схватился за сердце. В следующий миг палатка поплыла у него перед глазами, и больше он уже ничего не видел.
Когда он пришел в себя, король поливал его водой из кувшина и бормотал в ухо грубые слова утешения:
— О, ваше величество, — лепетал бедный Советник, — ваше величество! Я не знаю, что сказать, ваше величество.
Он пытался стряхнуть с себя воду, и она тонкими струйками стекала на пол.
— Возьмите себя в руки, — твердо приказал король. — Нам понадобится вся ваша мудрость, хоть ее и нельзя назвать чрезмерной, чтобы выпутаться из этой историк.
— Ваше величество, кто осмелился совершить это вопиющее преступление?
— Откуда мне знать, идиот? Вы что, думаете, я бы им дался, если бы не спал?
Советник приосанился и слегка надулся. На самом деле, он привык выслушивать и не такое, но от человека с парой устрашающих рыжих бакенбардов. А когда вас оскорбляет человек с простым, круглым и не внушающим никакого трепета лицом — это совсем другое дело.
— Что ваше величество намерено предпринять? — холодно осведомился Советник.
— Я полагаю, надо поступить следующим образом. Основная тяжесть ляжет на ваши плечи…
Советник не удивился. К этому он тоже привык.
— От вас потребуется сообщить эту новость народу в наиболее пристойной форме. Вы скажете, что я веду переговоры с одним великим волшебником, тайно посетившим меня, и поэтому сегодня утром не выйду. Попозже вы сообщите, что волшебник нашел способ победить подлых евралийцев, но что победа может быть достигнута лишь путем великой жертвы с моей стороны и что для блага моего народа я согласен ее принести. Потом вы торжественно объявите, что жертва уже принесена и что она состоит в том… А почему все эти идиоты так развеселились?
На улице к небу взлетали взрывы мощного хохота.
— В чем дело?! Пойдите и посмотрите. Советник осторожно выглянул наружу. Он вернулся к королю и, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал как можно более беспечно, доложил:
— Да так — шуточная эмблема, которую вывесили евралийцы над своим лагерем. Вряд ли она позабавит ваше величество.
— Действительно, мне сейчас не до шуток. Вернемся к делу. Как я уже говорил, вы объявите людям, что великая жертва, которую ради них принес государь, состоит в том… Опять они… Я должен посмотреть сам. Откиньте полог!
— Но вашему величеству это не покажется смешным.
— Вы что, намекаете, что у меня нет чувства юмора? — заносчиво спросил король.
— О нет, сир, но ведь бывают определенного рода шутки — шутки несколько дурного тона, которые, естественно, не рассчитаны на такой деликатный вкус, как у вашего величества. Эта произвела на меня именно такое впечатление.
— Я и сам разберусь, без вашей помощи. Сейчас же откройте дверь.
Советник открыл дверь, и глазам короля, развеваясь на легком ветерке чуть пониже королевского штандарта Евралии, предстали его собственные горячо любимые бакенбарды.
Короля Бародии трудно было назвать симпатичным человеком, и дочери его отнюдь не блистали красотой, но бывали моменты, когда он не мог не вызывать искреннего восхищения. Вот, например, как сейчас.
— Можете закрыть дверь, — обратился он к Советнику. — Инструкции, только что полученные вами, — продолжал он тем же ледяным тоном, — отменяются. Мне надо подумать.
И он стал думать, меряя решительными шагами палатку.
— Вы тоже можете думать, — неожиданно мягко сказал он Советнику, — и если вам придет в голову что-нибудь не совсем бессмысленное, предлагайте.
Он продолжал расхаживать по палатке и вдруг остановился как вкопанный перед большим зеркалом. В первый раз, с тех пор как ему исполнилось семнадцать, он увидел свое лицо, не украшенное бакенбардами. Не в силах оторвать взгляда от отражения, он поманил рукой Советника.
— Идите-ка сюда, — сказал он, притягивая его за рукав. — Посмотрите, — он указал рукой на зеркало.
— Это действительно я? Зеркало не врет? Это правда мое лицо?
— Да, сир.
Король еще некоторое время как зачарованный вглядывался в отражение, а потом повернулся к Советнику и с негодованием заявил ему в лицо:
— Ты трус! Малодушное, жалкое, начиненное бумажной трухой подобие человека! И ты раболепствуешь перед таким королем?! Да мне надо дать пинка!
Советник вспомнил двадцатиодномильный пинок, некогда полученный им самим, и отвел было ногу для удара, но призадумался.
— Но вы можете дать мне сдачи, — предположил он.
— Конечно, дам, — без тени сомнения в голосе отвечал король.
Советник пребывал некоторое время в нерешительности, а потом выразился следующим образом:
— Я думаю, мелкие личные ссоры перед лицом общего врага следует считать предосудительными.
Король взглянул на него, коротко рассмеялся и снова стал ходить.
— Опять это лицо… Нет, ничего не выйдет. Я не смогу править страной в таком виде. Придется отречься.
— Но, ваше величество, это ужасное решение! Разве вы не можете удалиться в изгнание на то время, пока бакенбарды не отрастут. В конце концов, это…
Король остановился прямо напротив Советника и мрачно посмотрел на него сверху вниз.
— Советник, эти бакенбарды, которые вы только что видели развевающимися на ветру, целых сорок лет были моим проклятием. Все эти сорок лет я жил по их указке. Приходилось вести себя не так, как мне велел характер — добродушный и общительный, — а как хотели эти дурацкие штуки. Я играл роль, которая сначала причиняла мне одни неудобства, но потом, увы, я к ней привык. И все равно, то, что вы наблюдали каждый день, никогда не было моей подлинной сущностью, которую вы без труда прочтете на этом вот лице. — Он показал рукой на зеркало.
После продолжительного молчания, во время которого король продолжал разглядывать себя в зеркале. Советник рискнул предложить:
— Но, ваше величество, зачем же отрекаться? Подумайте, с какой радостью примет страна этого нового короля, которого вы мне сейчас открыли! И все же, — добавил он с сожалением, — это будет уже не то…
Король круто обернулся к нему.