Иван Васильевич почесал шейку попугая и повернулся к хозяйке:
— На что жалуемся, мамочка? Выглядит он у вас очень хорошо!
Он в последнее время стал очень грубо выражаться, — горестно потупившись, сообщила Лола.
— Матерится, что ли?
— Да нет, до этого пока не дошло, но вообще грубит…
Словно для того, чтобы подтвердить слова хозяйки, Перришон склонил голову набок, неодобрительно посмотрел на профессора и глубокомысленно изрек:
— Дур-рак! Стар-рый дур-рак!
Профессор обиженно отстранился, снял очки, протер их полой халата и после небольшой паузы проговорил:
— Да, действительно, грубит.., самое главное, ерунду какую-то говорит, полную бессмыслицу…
Попугай надулся, выпучил глаза, сделавшись удивительно похожим на артиста Хазанова, и проорал на всю приемную:
— Пр-рофессор-р кр-ретин!
Иван Васильевич снова надел очки, внимательно посмотрел на Перришона и произнес:
— Серьезный случай! Боюсь, что ваш красавец перенес в детстве тяжелую психическую травму.., или не в детстве. Но отчаиваться не нужно, мы будем с ним работать, и давайте надеяться на положительный результат. Во всяком случае, так это оставить нельзя…
Обойдя всех пациентов, профессор вернулся в кабинет и продолжил прием.
Лола достала было из сумочки новый детектив Мымриной, который все никак не могла дочитать, но в это время в приемную влетела худая энергичная коротко стриженная брюнетка прилично за сорок.
Если бы дама не была так худа, ее появление можно было бы сравнить с появлением шаровой молнии — так она была заряжена каким-то живым электричеством. Воздух в комнате стал чуть слышно потрескивать, и Лола почувствовала, что волосы у нее на голове наэлектризовались и встали дыбом.
По этой характерной особенности она даже быстрее, чем по внешности, узнала свою старинную знакомую Аглаю Михайловну Плюсе, околотеатральную особу, с которой она встречалась еще в Театральном институте и позже, в маленьком театре, где Лола работала несколько лет назад.
— Аглая! — окликнула Лола знакомую. —Аглая Михайловна!
Электрическая дама резко развернулась, узнала Лолу и кинулась к ней в объятия.
— Оленька, золотко! — восклицала она в своей преувеличенно темпераментной манере. — Сколько же я тебя не видела? Сто лет, наверное!
Лола, которая давно отвыкла от своего настоящего имени, чуть отстранилась, поправила сбившуюся прическу и проговорила:
— Ну не стоит преувеличивать.., не виделись мы с вами только три года… А что вы здесь делаете? — Она имела в виду, что Аглая пришла к профессору-орнитологу без птицы.
— Да так, по делам, — отмахнулась Аглая. —А ты-то чем занимаешься? — Она окинула быстрым внимательным взглядом дорогой Лолин костюм, свежее ухоженное лицо. —Давно тебя нигде не видно.., ни на сцене, ни на экране…
— Да так, кое-какие дела, — отмахнулась в свою очередь Лола. — А вы где сейчас работаете?
— На телевидении, — гордо сообщила Аглая, — занимаюсь кастингом…
Лола почувствовала легкий укол в области сердца.
Телевидение! Кастинг! Какие волшебные слова! Что бы там ни говорил Леня, только в этом мире, в сияющем мире кино и телевидения, Лола могла бы чувствовать себя по-настоящему счастливой! Только там она могла бы дышать полной грудью, вдыхая живительный, будоражаший воздух славы…
Словно прочитав Лолины мысли, почувствовав ее волнение, Аглая Михайловна слегка отстранилась от Лолы, по-птичьи склонила голову набок (не зря все-таки она пришла к орнитологу), оглядела старую знакомую круглым выпуклым глазом и задумчиво проговорила:
— А что.., в этом что-то есть.., может быть, это именно то, что надо.., нет, определенно, это наш случай…
На несколько секунд замолчав, она вдруг сложила руки и решительно проговорила:
— Олечка, детка, вы ничем не заняты завтра?
— Завтра? — переспросила Лола, делая вид, что раздумывает. На самом деле сердце ее бешено заколотилось, руки задрожали. Неужели это тот самый случай, та судьбоносная встреча, которая приведет ее в волшебный мир кино, приведет ее к славе? — Пожалуй, завтра я свободна, — ответила она равнодушным, скучающим тоном.
— Тогда зайдите завтра к нам на Чапыгина, в триста восьмой офис. Скажете, что от меня.
— Спасибо, Аглая Михайловна, как можно спокойнее ответила Лола. В душе у нее пели фанфары.
— У нас в работе детективный сериал, продолжала Аглая, — называется «Две дамы с попугаем». Это такая детективная комедия, у одной из героинь пропал муж, и они с подругой отправляются на поиски…
«Конечно, детективный сериал — это не совсем то, о чем я мечтала, — подумала Лола, — я хотела воплотить на экране сложный и разносторонний женский характер, трудную судьбу.., но в конце концов, это может быть первым шагом к осуществлению моей мечты.., в конце концов, сериалы смотрят все.., я могу сделать себе имя.., меня увидит на экране известный режиссер, он почувствует мой большой актерский потенциал…»
— Так значит — завтра, офис триста восемь! — грубо вторглась Аглая в ее мечты.
В это время дверь кабинета распахнулась, и Лолу с Перришоном пригласили к профессору.
— Клянусь тебе, профессор именно так и сказал, — повторила Лола, — то, что Перришон так грубит, — это следствие скрытого неблагополучия в его непосредственном окружении. То есть в нашем доме. То есть в этом есть наша с тобой вина…
— Ну да, конечно, — недоверчиво проговорил Леня, подливая себе третью чашку кофе, — как в американском фильме. Маньяк-убийца зарезал маникюрными ножницами восемьдесят старушек только потому, что в раннем детстве его бабушка не позволила ему взять в дом бездомного щенка ирландского волкодава…
— С тобой совершенно невозможно разговаривать! — обиженно проговорила Лола. — Ты все высмеиваешь! Для тебя нет ничего святого! А он именно так и сказал! На психике птицы болезненно отражаются наши ссоры, и твои бесчисленные романы на стороне, и даже твое хроническое нежелание поддерживать в доме элементарный порядок…
— Бар-рдак! — очень своевременно завопил попугай. — Кр-ругом бар-рдак!
— Ты тут еще будешь!.. — покосился Леня на Перришона. — Шею сверну, и никакой профессор тебе не поможет!
— Тер-рор! — переполошился попугай, и тут же залебезил:
— Перри хор-роший, хор-ро-ший! Пер-реньке ор-решков!
— То-то! Орешков тебе! — Леня погрозил попугаю кулаком! — По-моему, все, что ему нужно, — это строгость! Справедливая строгость! Никаких послаблений!
— А профессор сказал, — гнула свою линию Лола, — что все это имеет свои подсознательные причины, и если мы хотим, чтобы птица прилично выражалась, мы должны начать с себя!