— Вы не можете повторить еще раз? — сказал Джимми, с нескрываемым изумлением уставившись на Найджела.
Найджел повторил. И продолжил:
— Боюсь, вам это больно слышать, Джимми. Но… я ведь не мог не заметить, когда был у вас нынче утром, как к вам относится жена. Между вами словно выросла невидимая стена. Ты пытаешься перебраться через нее, Алиса же ходит как потерянная. Будто на нее давит какая-то тяжесть…
Джимми Лейк закрыл лицо рукой.
— Найджел, — надломленным голосом сказал он, — этого не может быть! Я не могу… я не верю в это. Только не Алиса!.. — Он поднял глаза и посмотрел в лицо Чарльзу Кеннингтону. — Чарльз, это правда? Ради Бога, скажи мне, что это не так!
Майор Кеннингтон в свою очередь смотрел на него. На лице его было выражение, которое трудно расшифровать. На какой-то момент в комнате воцарилось молчание; так бывает в природе, когда в наступившем затишье собираются грозовые тучи и вот-вот грянет первый гром. Затем он очень тихо сказал:
— Тебе это лучше знать, Джимми. Ты должен знать это.
И тут же, в мгновение ока, переменился. Перед ними был умный, опасный человек; таким Найджел мельком видел его только раз: сразу после смерти Ниты. Это был человек, неделями живший на вражеской территории, охотившийся за Штульцем так же хладнокровно и беспощадно, как хладнокровно и беспощадно действовал матерый нацист. Он медленно произнес:
— Теперь, когда Алису вот-вот арестуют за сообщничество, а может, и за убийство, ты, может быть, что-нибудь сделаешь в связи с этим? Именно ты…
— Я? Мой дорогой Чарльз, что я могу сделать? Я рад сделать все, что угодно…
— Тебе не нужно делать «что угодно». Тебе нужно только признаться. Вот и все.
Джимми Лейк сидел прямо, вперив взгляд в шурина. Казалось, сам воздух потрескивал от невидимых искр, что проскакивали меж ними.
— Мне? Признаться? Ты что, с ума сошел?
—. Значит, ты намерен выкрутиться, спасая свою шкуру за счет Алисы? Ну что ж, это твое дело! — Чарльз Кеннингтон с презрением отвернулся от Джимми. — Теперь ты, Найджел. Эта твоя реконструкция. Но она совершенно рассыпается в одном пункте. Ты говоришь, утром в день смерти Ниты я заехал сюда и Алиса ждала меня с ядом. Правильно?
— Я сказал именно так.
— И это было-де результатом разговора, который произошел у нас накануне? Частью плана, который мы с ней разработали?
Найджел кивнул.
— Тогда каким образом она заполучила эту капсулу? И когда? Ящик стола был заперт. Полиция удостоверилась, что ключ к нему только один… Да, я спросил это у Блаунта. И ключ этот был на связке у Джимми. А он никогда с ней не расстается, даже на ночь. В ту ночь Джимми, заметьте, ночевал в министерстве. Вот и лопнула твоя версия, Найджел. А теперь, если вы оба не против, я изложу свою.
Майор Кеннингтон поднял указательный палец и медленно, как дуэльный пистолет, опустил его, нацелив на Джимми:
— Вот этот малеватель витрин убил бедняжку Ниту. Я молчал до последней минуты, потому что люблю Алису и, как ты верно заметил, на все готов ради нее. Я не рассказывал тебе всего, что знаю о Джимми, и делал это, чтобы избавить ее от ужасов суда над убийцей-мужем и всего такого. Но теперь, когда над самой Алисой нависла угроза ареста, я отказываюсь выгораживать Джимми.
Джимми задумчиво и оценивающе смотрел на него, язвительно, уголками рта, улыбаясь.
— Что ж, послушаем, что за версию ты нам сообщишь. Надеюсь, приговоренному не возбраняется есть бисквиты, — проговорил он и, встав из-за стола, подошел к буфету. — Вы, ребята, как хотите. Но это — фирменное блюдо Алисы. Найджел, очень советую вам отведать… Эй, что там такое? — Джимми понизил голос до шепота. — Там, за дверью, кто-то есть.
Найджел, не говоря ни слова, подошел к двери и толчком распахнул ее. В комнату, не торопясь, не вошел, а вплыл, медленно и с превеликим достоинством, великолепный рыжий кот. Джимми захохотал:
— Добрый старый Мармелад. Я-то думал, что это по меньшей мере суперинтендант Блаунт…
В очередной раз подивившись его поразительному умению разрядить обстановку, Найджел подошел к буфету и положил себе бисквитов. Он чувствовал себя немного неловко, словно эти обвинения и контробвинения были на его совести, что в общем-то соответствовало действительности, и словно все они били мимо цели, — а вот на Чарльза Кеннингтона они произвели меньшее впечатление. Он не стал есть бисквиты. Он просто сидел и терпеливо ждал, когда двое других вернутся за стол, чтобы продолжить там, где они остановились.
— Если вы готовы слушать, — сказал он, — я продолжу. Не будем разбираться в мотивах, которые двигали Джимми. Найджел уже составил себе о них определенное представление. Я тоже. Как и Джимми, несмотря на его склонность к самообману. Он убил Ниту, потому что не видел иного пути избавиться от нее. Не хочу отзываться неуважительно об умерших, но, если бульдог вцепился тебе в горло, он не отпустит тебя, пока ты его не убьешь…
— Уж это точно… — пробормотал Джимми, уплетая за обе щеки бисквиты.
— Нита в эмоциональном плане была именно таким бульдогом. Она была полна решимости любыми способами удержать Джимми — одному Господу Богу известно почему… Я не знал такого способа, каким можно было бы ее оторвать. Джимми перепробовал все — но ничто не вынудило бы ее разжать челюсти.
— Какие у тебя основания так думать? — мягко спросил Джимми.
— Она сама мне сказала. В тот вечер, когда я был у нее. За час или полтора до того Джимми предпринял последнюю попытку убедить ее, что она должна вернуться ко мне. Да, он буквально умолял ее. Говорил, что ей следует вести себя достойно, а именно — кинуться в объятия воина, вернувшегося с поля брани. Не забыл и о святости обручального кольца. Жаль только, Джимми об этом не вспомнил несколькими годами раньше. Не буду останавливаться на том, как он взывал к ее лучшим чувствам… Мне будет трудно сдержать позывы к рвоте. Это, между прочим, ответ на твой вопрос, Найджел, почему Джимми так долго ждал, чтобы принять решение убить ее. Конечно, одна из причин — отвращение нормального человека к тому, чтобы запятнать руки кровью ближнего, который любит его и верит ему… Я готов это допустить. Но он тянул еще и потому, что не был уверен в моей гибели: он надеялся на мое возвращение и на то, что я развяжу ему руки. Я вернулся. Но Нита не согласилась вернуться ко мне. В тот вечер, она сама мне в этом призналась, она устроила ему ужасную сцену. Последнюю из многих. Это совершенно вывело Джимми из себя. Он совсем потерял контроль над собой, рассказывала она, и только и делал, что повторял: «Это последний твой шанс. Я дал тебе последний шанс». Нита понимала, конечно, чем грозит ей мое возвращение. Она чувствовала, что Джимми ухватится за любой предлог, лишь бы успокоить свою совесть. Вот почему она так настаивала, чтобы мой приход к ней остался тайным: она чувствовала, Джимми воспользуется тем фактом, что ночью к ней приходил мужчина…
Чарльз Кеннингтон ненадолго замолчал, отпил виски и закурил. Найджела захватила и до глубины души потрясла эта дуэль между такими разными по натуре, но достойными друг друга противниками. Один мечет обвинения, как отравленные стрелы из духового ружья, второй хранит холодное, непоколебимое молчание, ожидая, видимо, момента для нанесения ответного удара… Куда это приведет? Найджел сам заварил эту кашу… Он чувствовал себя как человек, который столкнул камешек и теперь видит, как у него на глазах дрогнула и катится вниз лавина.