— Можете подать на него в суд за клевету, — огрызнулся Кремер.
— Мистер Горан, — продолжал Вулф, назидательно ткнув пальцем в сторону адвоката, — на нашем месте я бы перестал трепыхаться из-за вашей роли в шантаже и вымогательстве. Тут вы влипли по уши, и ничто не поможет вам выкарабкаться. Сейчас вам грозит куда более мрачная перспектива — обвинение в убийстве Пита Дроссоса. Тюрьмы вам, конечно, не избежать, но от электрического стула я вас, пожалуй, спасу. Когда мы закончим, вы поймете, насколько вы мне обязаны.
— Я уже обязан вам по горло, черт бы вас побрал!
— Вот и отлично, только не пытайтесь отплатить мне. Так вот, по всей вероятности, большинству из вас ничего не известно по делу о вымогательстве, приведшему к смерти троих людей, но мы еще к этому вернемся. Один из вас, впрочем, прекрасно понимает, к чему я клоню.
Он чуть наклонил свою тушу вперед, держа локти на подлокотниках кресла и опираясь всеми десятью пальцами о стол.
— Продолжаю. Не стану притворяться, что укажу убийцу без всякой помощи, поскольку кое-какие подсказки мне сделали. На днях один из вас без всякой на то необходимости буквально вылезал вон из кожи, пытаясь подробно рассказать мистеру Гудвину, где был и что делал в пятницу вечером и во вторник днем. Этот же человек бросил странное замечание о том, что со времени смерти миссис Фромм прошло пятьдесят девять часов. Какая поразительная точность! Разумеется, это были лишь намеки и не более, однако имелись и два важных указания на виновного…
Вулф сцепил руки в районе своего пупа.
— Во-первых, сережки. Миссис Фромм приобрела их одиннадцатого мая, во вторник их надевала другая женщина. Она могла либо незаметно позаимствовать серьги у миссис Фромм, либо получить их в подарок или во временное пользование. Как бы то ни было, спустя три дня, в пятницу двадцать второго мая, сережки вновь оказались у миссис Фромм. Она надевала их — с какой целью? Для того, чтобы выдать себя за ту женщину, у которой сережки были во вторник! Следовательно, миссис Фромм знала, кто эта женщина, в чем-то ее подозревала и, что очень важно, имела возможность либо забрать, либо незаметно стащить эти сережки для осуществления задуманного плана мистификации. А это уже важный намек.
— Намек на что? — резко буркнул Кремер.
— На личность той загадочной женщины. Конечно, это еще не неопровержимое доказательство, но оно наводит на серьезные размышления. Не важно, открыто или украдкой миссис Фромм заполучила сережки обратно — главное, что она хорошо знала эту незнакомку и в любое время без затруднений могла взять что-то из ее вещей. Несомненно, вы понимали это, мистер Кремер, и тщательно расследовали эту версию, но зашли в тупик. В ходе следствия вы накопили массу отрицательных ответов на возникавшие вопросы, что оказалось для меня воистину бесценным подспорьем. Нужно отдать вам должное, инспектор, вы умеете собирать факты. Вы знали, что помещенное мною в газету объявление о женщине в сережках-пауках появилось утром в пятницу, а уже во второй половине того же дня миссис Фромм приехала ко мне в этих сережках. В качестве рабочей гипотезы вполне резонно было предположить, что она получила их обратно в течение этого короткого интервала времени, то есть максимум за два-три часа до встречи. В противном случае вы бы сумели разобраться в этой загадке и тогда бы не сидели сейчас здесь. Верно?
— Вашими бы устами да мед пить, — сварливо пробурчал Кремер. — До сегодняшнего утра я даже не знал, что сережки купила миссис Фромм.
— Неважно, в любом случае вы отдавали себе отчет, что сережки эти в своем роде уникальные. Кстати говоря, довольно интересно поразмышлять, а почему вообще миссис Фромм купила эти сережки, увидев их в витрине. Иген показал, что при разговоре с ним по телефону некая женщина употребляла в качестве пароля фразу: «Сказал паук мухе». Возможно или даже вероятно, что миссис Фромм случайно услышала эту фразу, и у нее зародились определенные подозрения. Потом в один прекрасный день она увидела эти сережки в витрине, вспомнила странную фразу и, повинуясь минутному порыву, решила приобрести сережки для опасной игры, которую замыслила.
Вулф шумно вздохнул.
— Продолжаю. Человек, который переехал машиной Пита Дроссоса, был на редкость непонятной личностью, с необъяснимыми поступками. Естественнее всего предположить, что именно он находился в машине с женщиной накануне и сейчас опасался, что подросток опознает его, однако эта гипотеза отпала, как только я узнал, что в машине с женщиной находился Мэттью Бирч, которого убили во вторник вечером. Повторяю: как бы то ни было, поведение этого человека было необъяснимо. Я попытался поставить себя на его место. Предположим, что я решил убить Пита Дроссоса и приехал, непонятно почему, средь бела дня на тот перекресток, чтобы сбить мальчика машиной, как только он появится. Я не могу рассчитывать на успех с первой же попытки, конечно, я должен иметь в виду, что мне придется не раз и не два объехать вокруг квартала и пересечь этот перекресток. К тому же место это довольно многолюдное. Маловероятно, что кто-то специально обратит на меня внимание, пока я езжу вокруг квартала, но после происшествия меня наверняка заметят и запомнят многие. Что же я могу сделать, чтобы затруднить почти неизбежное опознание и разоблачение? Приехать в маске я, конечно, не могу, но есть много других способов. Прекрасно маскирует, например, приклеенная борода. Я же не делаю никакой попытки изменить свою внешность, а плюю на возможных свидетелей и осуществляю задуманное в своем обычном коричневом костюме и фетровой шляпе. Следовательно, я или несусветный болван, или… женщина. Давайте рассмотрим наиболее предпочтительный вариант, что я женщина.
Итак, в этом случае большинство сложностей сразу отпадает само собой, поскольку большую часть ролей играю я сама. Я участница шайки вымогателей, возможно, даже ее главарь. Миссис Фромм что-то заподозрила — достаточно, чтобы насторожиться, но слишком мало, чтобы принимать какие-то меры. Она осторожно расспрашивает меня. Потом даст или дарит сережки в виде пауков. Во вторник днем я встречаюсь с Мэттью Бирчем — одним из моих сообщников. Он доверяет мне управлять его машиной, что необычно, затем вдруг выхватывает револьвер и угрожает мне. Чем бы ни была вызвана такая враждебность, я прекрасно знаю, на что он способен, и всерьез опасаюсь за свою жизнь. Бирч заставляет меня ехать в определенное место. На перекрестке, когда мы останавливаемся на красный свет, к нам подбегает мальчик, чтобы протереть стекло с моей стороны, и я успеваю показать ему одними губами: «Позови полицию!» Светофор переключается, Бирч велит мне ехать дальше. Я повинуюсь, но постепенно начинаю освобождаться от страха, ибо я тоже не робкого десятка. Каким-то образом мне удалось улучить момент и застать Бирча врасплох — я набрасываюсь на него с первым попавшимся под руку оружием (молотком, точным ключом, монтировкой или даже его же собственным револьвером), но не убиваю его, а только оглушаю. Он у меня в машине, беспомощный, без сознания, и поздно ночью я отвожу его в уединенное место, переезжаю колесами, бросаю где-нибудь машину и возвращаюсь домой.
— Такую байку я мог бы придумать и сам, — хрипло буркнул Кремер. — Предъявите что-нибудь поубедительнее.