— И портрет генерала Гордона купили не вы?
— Нет. Но после того, как я случайно всадил в него пулю, я его отреставрировал и поменял раму. На этом настояла миссис Хадсон. Знаете, я вполне могу написать монографию на эту тему: как раскрывать преступления с помощью произведений искусства.
— Холмс, вам нравится изображать из себя машину, — рассмеялся я. — Даже шедевр импрессионизма для вас не более чем улика, которая сгодится для поиска преступника. Может быть, вам стоит научиться ценить искусство, вы бы стали человечнее. Я настоятельно приглашаю вас нанести совместный визит в Королевскую академию художеств.
— Одна галерея — Карстерса и Финна — в сегодняшней повестке дня уже значится, думаю, этого вполне достаточно… Официант, сырную тарелку! И бокал, пожалуй, мозельского вина для моего друга. Портвейн в дневное время будет тяжеловат.
До галереи было довольно близко, и мы снова зашагали рядом друг с другом. Скажу честно: эти минуты спокойного общения наполняли мою душу огромной радостью, я чувствовал себя одним из самых счастливых людей в Лондоне уже потому, что принял участие в описанной выше беседе, а теперь шел прогулочным шагом рядом с таким выдающимся персонажем, каким со всей очевидностью был Шерлок Холмс. Было около четырех, и, когда мы дошли до галереи, световой день уже клонился к закату. Оказалось, что галерея расположена не на самой Элбмарл-стрит, а рядом, в старом парке для экипажей. Если не считать достаточно скромной таблички с позолоченными буквами, мало что свидетельствовало о том, что это некое коммерческое предприятие. Низкая дверь вела в довольно мрачное помещение с двумя диванами, столом и одним полотном, установленным на мольберте, — на картине голландского художника Паулуса Поттера были изображены две коровы, пасущиеся в поле. Войдя, мы услышали, как в соседней комнате спорят два человека. Один голос я узнал — он принадлежал Эдмунду Карстерсу.
— Это отличная цена, — говорил он. — Я в этом уверен, Тобиас. Эти картины — как хорошее вино. Их стоимость может только возрастать.
— Нет, нет и еще раз нет! — пронзительно заныл другой голос. — Он называет это морскими пейзажами. Допустим, море я вижу… И это все? Его последняя выставка закончилась полным фиаско, сейчас он нашел пристанище в Париже, где, как я слышал, быстро теряет свою репутацию. Это будут выброшенные деньги, Эдмунд.
— Шесть работ Уистлера….
— От которых мы никогда не избавимся!
Я стоял у двери и прикрыл ее с большей силой, чем требовалось, чтобы сообщить о нашем присутствии двум мужчинам в соседней комнате. Желаемый результат был достигнут. Беседа прекратилась, и через мгновение из-за занавеси появился безупречно одетый — темный костюм, жесткий воротничок, черный галстук — седовласый и худощавый господин. С талии свисала золотая цепочка, на кончике носа устроилось золотое пенсне. Ему было не менее шестидесяти, но походка все еще была пружинистой, а каждый шаг говорил: энергии этому человеку не занимать.
— Господин Финч, как я понимаю, — произнес Холмс.
— Да, сэр. Собственной персоной. С кем имею честь?
— Я Шерлок Холмс.
— Холмс? Не думаю, что мы знакомы, но ваше имя я где-то слышал…
— Господин Холмс! — В комнату вошел и Карстерс. Контраст между двумя владельцами галереи был разительный: один постаревший и сморщенный, можно сказать, принадлежавший к другой эпохе, второй моложе, более щеголеватый, с лица еще не сошли гнев и огорчение — несомненно, результат подслушанного нами разговора.
— Это господин Холмс, детектив, о котором я вам говорил, — объяснил Карстерс партнеру.
— Да, да. Разумеется. Он только что представился.
— Не ожидал, что вы здесь появитесь, — сказал Карстерс.
— Я пришел потому, что мне хотелось увидеть место вашей работы, — внес ясность Холмс. — Но у меня есть к вам и несколько вопросов по поводу людей Пинкертона, нанятых вами в Бостоне.
— Жуткая история! — вмешался Финч. — Ущерб от потери этих картин мне не восполнить до конца жизни. Это самое большое бедствие в моей карьере. Если бы мы тогда продали несколько работ этого вашего Уистлера, Эдмунд! Да хоть разорвись они на части — никто ничего бы не заметил! — Как только пожилой джентльмен заговорил, остановить его было уже невозможно. — Торговля картинами, господин Холмс, — занятие респектабельное. Среди наших клиентов много аристократов. И вдруг мы попали в какую-то историю с перестрелками, убийствами. Ясно, что нам это ни к чему…
Лицо пожилого господина вытянулось, ибо оказалось, что перестрелки и убийства — это еще не все: дверь открылась, и в комнату ворвался мальчишка. Я сразу узнал Виггинса, который с другими «внештатниками» навестил нас несколько часов назад, но для Финча это был просто налет, какой не увидишь в страшном сне.
— Вон отсюда! Сейчас же! — воскликнул он. — У нас для тебя ничего нет.
— Не тревожьтесь, господин Финч, — успокоил его Холмс. — Мальчика я знаю. В чем дело, Виггинс?
— Мы его нашли, господин Олмс! — в волнении прокричал Виггинс. — Ну, этого малого, какого вы искать велели. Мы его своими глазами видели, я и Росс. Мы уже было сунулись в забегаловку на Бридж-лейн, Росс эту пивнушку знает, он, бывает, и сам туда заглянуть не дурак. Тут дверь открывается, и вот он, голубчик, без ошибки, на лице шрам багровый. — Парень прочертил линию на собственной щеке. — Это я его засек. Не Росс.
— Где он сейчас? — спросил Холмс.
— Мы шли за ним до гостиницы, сэр. Каждому по гинее, если отведем вас туда?
— Только попробуйте не отвести, и вам крышка, — парировал Холмс. — Виггинс, я всегда играю с тобой честно, сам знаешь. Говори, что за гостиница?
— В Бермондси, сэр. Частная гостиница госпожи Олдмор. Росс ждет там. Я оставил его караулить, а сам ноги в руки и к вам. Если этот ваш объект снова выйдет наружу, Росс с него глаз не спустит. Он хоть и новенький, да парень не промах. Пойдете со мной, господин Олмс? Возьмете экипаж? А можно мне с вами?
— Сядешь с кучером. — Холмс повернулся ко мне, и по его сведенным бровям и напряженному выражению лица я сразу понял: вся его энергия сосредоточена на предстоящих действиях. — Нам надо срочно уходить, — сказал он. — По счастливой случайности объект расследования оказался у нас в руках. Нельзя дать ему ускользнуть.
— Я поеду с вами, — вызвался Карстерс.
— Господин Карстерс, это может быть опасно…
— Но ведь я его видел. Это я вам его описал, и именно я могу его опознать и подтвердить, что ваши мальчишки нашли того, кого надо. К тому же у меня есть личное желание довести это дело до конца, господин Холмс. Если это тот человек, за которого я его принимаю, тогда он приехал сюда из-за меня, а значит, я должен видеть, как завершится дело.
— У нас нет времени на дебаты, — сказал Холмс. — Очень хорошо. Едем втроем. Не будем больше тратить времени.
Мы поспешили к выходу — Холмс, Виггинс, Карстерс и я, — а господин Финч, разинув рот, глядел нам вслед. Нам тут же подвернулся четырехколесный экипаж, мы сели внутрь, а Виггинс забрался к кучеру, который смерил его презрительным взглядом, но потом смягчился и даже позволил мальчишке укрыть ноги куском своего одеяла. Щелкнул кнут, и лошади тут же тронулись с места, словно почувствовали, что дело у нас срочное. Уже почти стемнело, и с наступлением тьмы ощущение легкости, которое я испытал, совершенно рассеялось и в городе снова стало холодно и враждебно. Посетители магазинов и уличные артисты разошлись по домам и уступили место всяким сомнительным личностям — потрепанного вида мужчинам и кричаще одетым женщинам; для ведения своего бизнеса им требовалась тень, да и сам этот бизнес, по правде говоря, был теневым. Экипаж провез нас через Блэкфрирский мост в сопровождении жутчайших порывов ледяного ветра, которые впивались в нас, словно ножи. С момента нашего отъезда Холмс не сказал ни слова, видимо, он предчувствовал, что должно произойти. Но он никогда бы в этом не признался, и мой намек на такое предчувствие наверняка вызвал бы его раздражение. Прорицать — это не по его части. Его сильная сторона — интеллект, возведенный в систему здравый смысл. В то же время я чувствовал: им владеет нечто не поддающееся объяснению, может быть, даже что-то сверхъестественное. Хотите — верьте, хотите — нет, но Холмс знал: события предстоящего вечера станут неким рычагом, поворотным пунктом, после которого его жизнь — и моя тоже — изменится самым серьезным образом.