Пока официанты носили подносы с едой, Глаша пыталась унять нервную дрожь. Ей снова показалось, что она видит волшебный сон. Только сидящий напротив мужчина немного портил впечатление. В нем решительно не было никакого романтизма. Он просто ел, аккуратно и быстро, как обыкновенный голодный мужчина, не обращая никакого внимания на окружающее его волшебство. Глядя на него, Глаша почувствовала себя уязвленной. Ей хотелось наслаждаться каждой минутой, каждым кусочком искусно приготовленных блюд, но в присутствии этого неандертальца, банально набивающего брюхо омарами и паровой стерлядью, настроиться на нужную волну никак не удавалось.
Внезапно Глаша вспомнила о матери. Вот она-то наверняка часто бывала в подобных местах. В душе шевельнулась обида. Почему мама не подготовила ее, не рассказала, как это бывает, не научила правильно себя вести? И тут же на смену обиде пришел стыд. Разве не сама она, наученная бабушкой, с пеной у рта отрицала возможность подобного существования, считая его мещанским и пошлым? Глаша не желала становиться светской львицей, хотя мама не раз предлагала ей попробовать. Любя дочь, она не настаивала, позволяя Глаше самой выбрать ту жизнь, которая ей нравится. Почему же теперь ей вдруг кажется, что она фатально ошиблась с выбором?
– Ты наелась? – спросил ее Райский, о котором она ненадолго забыла.
– Да, – соврала Глаша, которая не успела попробовать и половины блюд.
– Тогда давай поговорим.
– О чем?
– О свитке.
– О каком свитке? – спросила она растерянно.
– О свитке твоего дедушки, который он передал тебе перед смертью.
– А зачем о нем говорить? Я выполнила указание деда Федора и сунула ящичек со свитком в гроб. – Глаша нервно поерзала на стуле, который вдруг показался ей неудобным.
– А я совершенно уверен, что свитка в могиле нет, – жестко сказал Райский.
– Вы считаете, что я вас обманываю?!
– Нет. Но свиток кто-то забрал. И тот, кто забрал его, почему-то мечтает отправить тебя вслед за дедушкой, – произнес Павел без тени сочувствия. Глаша похолодела. Спина под тонкой футболкой взмокла, рука дрогнула, вилка звякнула о фаянс, и Глаша торопливо положила ее на край тарелки.
– Вы шутите? За что меня убивать?
– Вот это я и хочу выяснить.
– Для чего?
– Чтобы защитить тебя, идиотка.
– А зачем вы меня все время защищаете? – возмутилась девушка.
– Защищать ТЕБЯ – не главная задача, – холодно проговорил Райский. У Глаши отвисла челюсть.
– А какая же тогда главная? – пробормотала она ошарашенно.
– Вернуть свиток или уничтожить его.
– А я тогда при чем? У меня же его нету, – развела она руками.
– Как ты не понимаешь? Обладатель свитка явно охотится за тобой.
– Почему вы решили, что именно он за мной охотится?
– А тебя в истории с озверевшими листьями ничего не смущает?
– Этого не может быть.
– Может. Поверить трудно, но ты постарайся. Тот, у кого в руках дедов свиток, способен и не на такое.
– Он что, правда волшебный? – Райский неохотно кивнул, но Глаша продолжала смотреть недоверчиво.
– Вычислив твоего врага, я выйду на вора, укравшего реликвию.
– А зачем вам это?
– Обычный человек не имеет права владеть свитком.
– Почему?
– Крышу сносит от вседозволенности, – просто ответил Райский. – Не доросли пока человеки до такой власти. Таких дел могут натворить, чертям жарко станет.
– Значит, я – почти труп? – уточнила Глаша, стараясь казаться спокойной.
– Почти – не считается. Твой враг очень осторожен. Он действует осмотрительно и наверняка не хочет рисковать. Но когда-нибудь он подойдет совсем близко… – Райский осекся, натолкнувшись на испуганный Глашин взгляд. – Черт, я, кажется, переборщил…
– Я это заметила.
– Но я вовсе не имел в виду…
– Не стоит оправдываться. Я не маленькая девочка, и утешать меня не надо. Вы сказали именно то, что имели в виду. Я ведь наживка, да? Этакий червячок, на которого должна клюнуть крупная рыба, на которую вы охотитесь? Глупый червячок пойдет на корм вашей рыбе, но кого это волнует, верно?
– Погоди, Глаша, ты все не так поняла! – Но она больше не желала слушать.
– Спасибо за ужин, господин Райский. Червячок теперь выглядит гораздо более откормленным, – зло процедила девушка, вставая с места.
– Подожди, мы не договорили.
– Ошибаетесь. Я свою задачу полностью уяснила. Я приношу пользу, пока жива, ничего сверхъестественного от меня не требуется. Ловите спокойно своего похитителя! Флаг вам в руки и барабан на шею.
Держа спину очень прямо, она промаршировала к двери. Райский, чертыхаясь, достал из бумажника несколько крупных купюр, швырнул деньги на стол и бросился за девушкой. Он догнал ее уже на улице, схватил за руку и резко развернул к себе.
– В чем дело, Глаша? Что ты себе напридумывала? Неужели ты могла подумать, что я позволю хоть волосу упасть с твоей головы?
Глаша уперлась рукой ему в грудь, отталкивая.
– Пусти меня сейчас же, или я закричу! – пригрозила она.
– Что ж, ты на это вполне способна, – кивнул он, медленно разжимая пальцы и отступая на шаг назад.
– Еще как способна! – заорала она. – И больше не смей меня трогать! – Она пронзила его убийственным взглядом горящих глаз, в которых плавились слезы.
– Тсс! Тихо, тихо. – Он приложил указательный палец к ее дрожащим губам, как будто утешая маленькую, некстати раскапризничавшуюся девочку. Она все же заговорила, наплевав на запрет, борясь с искушением вцепиться в палец зубами:
– Оставь меня в покое! Я сама разберусь во всем! Мне никто не нужен. Слышишь ты, супермен хренов? Никто! – На этот раз он не испугался ее воплей. Пристально глядя на нее, словно гипнотизируя, он дерзко погладил ее по щеке. Она вздрогнула, ощутив мягкое, ласковое прикосновение к своей коже. Его пальцы оказались шершавыми, твердыми, явно знакомыми с тяжелой работой. Такие руки не вязались с его холеным, ухоженным обликом, умопомрачительным автомобилем, домом-дворцом и роскошными ресторанами. Глаша растерянно заморгала, застигнутая врасплох. Она слишком долго медлила для того, чтобы выразить свое справедливое возмущение, а теперь возмущаться было уже поздно.
– Если в этом городе и есть девица, которую надо спасать, то она сейчас передо мной, – произнес он тихо.
– Тоже мне рыцарь на белой кобыле! – фыркнула Глаша.
– Ты что-то имеешь против рыцарей? – деловито осведомился он.
– Нет. Против коней. Особенно – белых.
Глаша рассказала Павлу все. Она и сама не понимала, как это получилось, что все копившееся в ней выплеснулось наружу. Он слушал внимательно, не перебивая, но чем дольше она говорила, тем яснее понимала, что, по большому счету, ничего не добилась. Свет в конце тоннеля так и не забрезжил. В какой-то момент она вдруг почувствовала страх, что ее рассказ покажется ему глупым и бессмысленным, хотя до сих пор она казалась самой себе умной и находчивой. Они проговорили несколько часов. Райский больше не пытался дотронуться до нее, и ее это почему-то обижало. Она так хотела, чтобы он дотронулся, что только об этом и думала. От этого мысли путались, язык заплетался, а щеки алели как-то особенно ярко, предательски. Расстались они уже под утро. После его ухода у нее в голове созрело решение. Когда она вытряхнула из шкафа весь свой гардероб и плотно утрамбовала его в большие пакеты, за окном стало совсем светло. Пыхтя и отдуваясь, она оттащила пакеты на помойку, все до единого. Никакого сожаления она не испытывала. Наоборот. Ей стало легко и весело, как когда-то в школе, когда неожиданно выдавалась возможность прогулять уроки. В восемь она стала собираться на работу. Обычно этот процесс занимал у нее минут двадцать от силы, включая умывание, завтрак и чистку зубов. Сегодня она едва уложилась в полтора часа. Она взглянула на себя в зеркало и тихо ахнула, с трудом узнавая себя в чувственно-элегантной стройной девушке с распущенными по плечам рыжими густыми волосами. Глаша никогда не испытывала особой любви к своему телу, которое вечно прятала, а тут вдруг, против воли, залюбовалась, глазея в зеркало, как в подсвеченную огнями витрину дорогого магазина. Она заново узнавала свое лицо, разглядев и тайную печаль в уголках… сексуального рта, и большие глаза, очень взрослые и немного усталые, и роскошную гриву волос редкого, медного оттенка, который так удачно подчеркивал облегающий бирюзовый кашемировый джемпер из ее новой коллекции. Кожа в глубоком декольте будто светилась. Глаша и не знала, что у нее такая… светящаяся кожа. В новой одежде она чувствовала себя немного неловко, как в чужом бюстгальтере, но Глаша уже понимала, что назад пути нет, что теперь она – настоящая: яркая, броская, уверенная. Хорошо, что она успела вовремя, пока старость не отобрала у нее последнюю возможность побыть собой, окончательно и бесповоротно поглотив тело, мысли и душу. Она больше никогда не будет стыдиться быть красивой, потому что отныне ей безразлично, одобряют ее окружающие или нет.