Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…
Старая ведьма шла медленно, не торопясь. Она не спешила, поскольку знала, что Пашке некуда бежать. Ее изрытая морщинами кожа напоминала старую, трухлявую, пожелтевшую бумагу.
Время от времени старуха приподнимала голову и втягивала ноздрями воздух, чтобы удостовериться, что идет в нужном направлении. Ее верхняя, покрытая черными грубыми волосками губа приподнималась, как у рассерженного пса, и из горла вырывалось глуховатое рычание. Передних зубов у старухи не было. Но четыре крепких клыка торчали из зловонного рта, как кривые гвозди, вбитые в кусок высохшей, сморщенной деревяшки.
Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…
Деревянная нога продолжала мерно стучать об пол, и стук этот по мере приближения старухи становился все громче и громче.
Пашка почувствовал, как вспотел под одеялом. Но, несмотря на это, ему было холодно. Страшно холодно. Он не понимал, откуда знает про старуху, но был уверен, что она там, за дверью. Он никогда раньше не видел ее жуткого мертвенно-бледного лица, но воображение рисовало ему это лицо во всех подробностях.
Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…
Внезапно стук прекратился. Пашка понял, что старуха остановилась перед дверью комнаты и теперь нашаривает дверную ручку. Он даже уловил едва слышный шорох — шорох, который производили узловатые пальцы старухи, касаясь дощатой поверхности двери.
Дверная ручка медленно поползла вниз.
— Нет… — заплакал Пашка, судорожно сжимая пальцами край одеяла. — Нет… Пожалуйста…
Замок сухо щелкнул, и дверь с отвратительным скрипом приоткрылась. Черный силуэт старухи застыл на фоне больших, источающих мертвый свинцовый свет окон.
Старуха перекинула деревянную ногу через порог и заковыляла к постели Пашки.
Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…
Пашка вжался в постель.
— Пожалуйста… — прошептал он сквозь слезы. — Пожалуйста, не надо…
Старуха остановилась возле кровати, наклонилась и оскалила желтые клыки, обдав лицо Пашки зловонным, гнилостным дыханием.
— Я пришла… — проговорила она скрипучим голосом и протянула к лицу Пашки костлявые пальцы, увенчанные кривыми когтями.
Пашка с головой накрылся одеялом и завопил от ужаса. Когда он вновь откинул с лица одеяло, свет в комнате был включен, а перед кроватью стояла мать.
— Что случилось? — спросила она встревоженно. — Почему ты кричал?
— Ведьма идет за мной, — дрогнувшим от ужаса голосом пробормотал Пашка.
Мать присела на край кровати и погладила его по волосам.
— Это всего лишь сон, — мягко сказала она. — Ведьм не бывает.
— Но я слышал шаги.
Мать улыбнулась.
— Это стучало твое сердце. Ты прижался головой к подушке и слышал стук собственного сердца.
«Верно», — подумал Пашка.
На всякий случай он опустил голову на подушку и прижал ухо к прохладной ткани наволочки. «Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…» — услышал он.
* * *
— Пап, ты чего?
Крушилин открыл глаза, сощурился от яркого света и посмотрел на сына, стоявшего возле кровати.
— А? — хрипло проговорил он. — Данька… Ты чего здесь?
— Ты кричал во сне, — сказал Данил, с удивлением глядя на отца.
Крушилин облизнул пересохшие губы и выдохнул:
— Ничего. Живот скрутило.
Данил нахмурился.
— Это из-за устриц, — сказал он. — Ты вчера съел их больше трех дюжин.
— Да… Пережрал.
Крушилин оторвал встрепанную голову от подушки, сел и свесил с кровати огромные босые ноги. Затем потер пальцами опухшие веки и смачно зевнул.
— Приснится же такое… — пробормотал он.
— Тебе приснился кошмар? — насторожился Данил.
— Не бери в голову. — Крушилин снова зевнул и почесал толстыми пальцами выпирающий живот. — Надо бы опохмелиться, — пробасил он. — Ты это… — Он улыбнулся, обнажив ряд больших, щербатых зубов. — Не говори никому, что я кричал. Понял?
— Понял, — кивнул Данил.
— Вот так.
Данил отвернулся и хотел отойти, но Крушилин его окликнул:
— Погодь!
Данил остановился.
— Слышь, Дань… — Крушилин наморщил лоб, подбирая слова. — Тебе страшные сны часто снятся?
— Бывает, — ответил Даня, внимательно разглядывая помятую физиономию отца. — А что?
— И что — они сильно похожи на… ну, на все вот это вот? — Крушилин обвел рукой пространство.
— На реальность? — уточнил Данил.
Крушилин кивнул:
— Ну.
Даня пожал плечами:
— Когда как. А почему ты спрашиваешь?
Крушилин недобро усмехнулся.
— Когда я был маленький… — глухо зарокотал он, — вот такой, как ты… даже поменьше… мне часто снился сон. Будто к моей кровати идет старуха с деревянной ногой. Я даже стишок один помню… Постой, как же это…
Крушилин с силой потер пальцами лоб и пробасил:
С мертвым лицом, с деревянной ногой
Страшная ведьма идет за тобой.
Дверь открывается… Поздно орать.
«Здравствуй, гаденыш. Пора умирать».
Павел Андреевич замолчал.
— Дурацкий стишок, — сказал Данил. — Откуда он?
Крушилин слегка покраснел.
— Я сам сочинил, — пробубнил он, отведя от сына глаза.
— Зачем?
— Чего зачем? — не понял Крушилин.
— Ну, зачем она к тебе идет?
Крушилин раздраженно дернул плечом:
— А я откуда знаю? Сожрать, наверно, хочет!
— Но ведь не сожрала? — поинтересовался после паузы Даня.
— Покамест нет.
— Ну, значит, и беспокоиться не о чем, — усмехнулся Данил. — Пойду умоюсь.
— Давай, — кивнул Крушилин.
Павел Андреевич потянулся, хрустнув суставами, и задумчиво посмотрел в окно. За окном было серое, затянутое тучами небо.
— Пока не сожрала, — пробормотал Крушилин. — Пока…
Он хмыкнул и, поморщившись от колыхнувшегося в голове похмельного колокола, тяжело поднялся с кровати.
2
Серый полдень немногим отличался от ночи. По оконному стеклу мерно постукивали дождевые капли. Небо было затянуто отвратительными черными тучами.
Егор осторожно, чтобы не разбудить Анну, поднялся с кровати. Натянув халат, взял с тумбочки мобильник и ушел с ним в ванную комнату. Присев на край ванны, хотел набрать номер своей секретарши, но, глянув на дисплей, увидел, что связи нет.