— Хорошая работа. Вы описали это так, словно стояли рядом и все видели сами. Не обижайтесь, у меня такая уж манера разговаривать. Я имел в виду только то, что описали все так, как это должно было быть на самом деле. Вы заметили: кора повреждена в трех местах. Убийце пришлось повозиться — ведь проволока туго врезалась в ствол под тяжестью тела, — когда он подсовывал оставшийся конец под последний виток, чтобы закрепить его.
— Я так близко не подходила.
— Похоже на то. — Патрульный замолчал. Дол едва различала его лицо в полумраке. Наконец он нарушил молчание: — Вы говорите, ваше имя Боннер? Вы не знакомы с Дэном Шервудом, прокурором этого округа?
— Нет.
— Я думал, может, вы его знаете. Он приедет с минуты на минуту. Я надеюсь. У вас еще какие-нибудь доказательства или улики есть?
— Нет. — Дол почувствовала странную слабость в животе. Больше часа назад, когда она нашла здесь Пи Эл Сторса висящим на проволоке, уже тогда ей захотелось на что-нибудь, присесть. Но она так до сих пор и не присела. Живот терзали спазмы, и, похоже, она ничего не сможет с этим поделать. Дол сказала: — Я… думаю, мне лучше пойти в дом… — И с облегчением почувствовала, что ноги слушаются ее — их можно переставлять. Она повернулась и сделала шаг. Слышала, как патрульный сказал что-то, очевидно не ожидая ответа, и вполне благополучно сделала еще несколько шагов. Когда она вышла на склон холма, то немного постояла и стала подниматься по тропинке вверх.
Услышав голоса и не желая ни с кем встречаться, Дол свернула направо, и ей пришлось сделать приличный крюк. Сверху спускалась большая группа людей, а за ней меньшая из нескольких человек, двух или трех, неразличимых для нее в темноте. Они быстро прошли вниз, не обратив на нее внимания.
Дол направилась к дому, где сейчас в окнах горел свет и на террасе сбоку тоже.
На резной скамейке, стоящей в левом конце террасы, сидел патрульный в форме. Дол мельком бросила на него взгляд и прошла в дом. В прихожей было пусто, в гостиной тоже никого не было. Нигде не раздавалось ни звука. Дол повернулась и пошла в столовую, там горел свет и суетился Белден. Стол был соответствующим образом накрыт на восьмерых.
Но занято было только два места. За дальним концом стола сидел Лен Чишолм, с кислой миной поливающий картофель мясным соусом, а напротив него Стив Циммерман с набитым ртом, торопливо прожевывающий пищу.
Белден подошел к ней, поклонился, а двое мужчин встали со своих мест. В животе у Дол вновь начались спазмы. Она спросила:
— Где миссис Сторс?
— Я не знаю, — отрезал Лен, — полагаю, наверху. Присоединяйся, съешь что-нибудь.
— Не хочу… не сейчас. А где Сильвия?
— Спроси, что полегче.
Заговорил Циммерман:
— Она наверху с Мартином. В комнате, где много растений.
— Да поешь, пока все горячее, — вмешался Лен. — Смотри, а то ноги протянешь.
Дол покачала головой, повернулась и вышла, оставив их одних. В холле, у подножия широкой лестницы, она остановилась. Сверху не доносилось ни звука, затем прошла через другую комнату, чтобы попасть в переднюю часть дома. В оранжерее на кушетке под сенью пальм сидели Сильвия и Мартин Фольц.
Сильвия вскочила и подбежала к ней:
— Дол, Дол, что же это? Ты где была? — Она схватила Дол за руки.
Мартин тоже поднялся. Он выглядел вымотанным и беспомощным. В его голосе слышалась мольба:
— Боже мой! Почему же ты оставила ее? Почему не сказала ей сама? Она хотела пойти туда, вниз! Я не мог этого позволить! Ради Бога, Дол, что происходит?
Дол отвела Сильвию назад к кушетке. Наконец-то можно было сесть! Голос ее, всегда ясный, сейчас звучал глухо:
— Сильвия, дорогая, держись! Ты тоже, Мартин! Все ужасно, а будет еще хуже! Делать нечего, придется пережить.
Дэниел О. Шервуд был хорошим политиком, розовощеким и упитанным. Его компетентность как прокурора не вызывала никаких сомнений, хотя иногда беспристрастному отправлению правосудия мешала его неизлечимая слабость — благоволение к лицам, занимающим высокое положение в обществе. Сама его комплекция и врожденное добродушие говорили о том, что он не склонен к излишней строгости, конечно, за исключением тех случаев, когда этого требовали интересы справедливости и суровая кара была заслуженной и не вызывающей сомнений, но его жизненный опыт и благоразумие подсказывали ему, что те, кто держит слуг и имеет три автомобиля, редко заслуживают суровой кары. Ему было за сорок, и он всерьез подумывал о том, чтобы занять в один прекрасный день пост губернатора.
В девять утра в воскресенье он сидел в игральной комнате в доме в Берчхевене. Комната была большая, с пианино в одном углу и многочисленными полками с книгами, но вместо библиотеки или музыкальной, комната носила название игральной. Все из-за того, что пианино стояло в основном для мебели, книгами почти не пользовались, а вот карточной игры ее стены насмотрелись вдоволь. Шервуд сидел за столом на стуле с прямой спинкой. Рядом с ним притулился человек средних лет, в очках, с большими ушами, вероятно из хороших адвокатов, но не из тех, что могут претендовать на пост губернатора. Напротив него расположился полковник Брисенден из полиции штата, загорелый, крутой на вид, не утративший еще военной выправки. На легком стуле у входа сидел полицейский.
Шервуд говорил:
— Я понимаю это, мисс Боннер. Само собой, я вам верю. Думаю, Рэнт лжет, когда говорит, что ничего не поднимал. Как вы говорите, откуда бы вам знать, что у него бумага в правом кармане пиджака, если бы вы не видели, как он ее туда положил? Но вы должны помнить, мы расследуем преступление, нам мало установить факт, нам еще надо его доказать. Присяжные могут поверить, что вы видели, как Рэнт что-то поднял, но адвокат уверенно продемонстрирует нашу неспособность доказать, что именно то, что он поднял, оказалось тем самым, что было вынуто у него из кармана. Связь налицо, но и сомнение тоже.
Дол выглядела усталой. Белки ее золотистых глаз помутнели, в ней не чувствовалось уверенности. Она сидела в торце стола, лицом к мужской троице, и, казалось, размышляла над словами Шервуда. Наконец она вяло ответила:
— Очень хорошо. Я не врубилась по поводу этого пунктика, что бумага в его кармане та же самая, что он поднял. Но мне-то это известно, потому что видела ее. Держала в руках, разгладила, читала, потом снова скомкала и положила на место.
Полковник Брисенден прорычал:
— Вы этого не говорили.
— Кажется, я сказала об этом полицейскому.
— Нет.
— Я думаю, что да. А если даже и нет, какая разница? Главное, что все было так, как я рассказала, и вот почему я знаю, что это та самая бумага.
Шервуд спросил:
— Вы можете показать под присягой?
— Конечно, могу.