– Значит, сегодня не печатать?
– Нет. Ступайте спать. Мне надо поработать.
Я вышел. Уже поднявшись на один пролег, я остановился на площадке и подумал, не прокрасться ли мне на цыпочках назад и не накрыть ли его прямо над раскрытой книгой, но патом решил, что это приведет лишь к тому, что он из упрямства будет читать всю ночь до утра.
Вообще-то за завтраком я обычно читаю «Таймс», а «Газетт» просто держу сбоку для сервировки, но в тот четверг ей было уделено особое внимание – ведь нигде больше так тонко не чувствуют, как важны в этом мире убийства.
Помещенная на первой полосе «Газетт» статья о судьбе и карьере молодого рекламного гения весьма прозрачно намекала, что по крайней мере у сотни прекрасных юных особ женского пола, проживающих в самых фешенебельных кварталах города, имелись вполне веские основания лишить гения жизни. Никаких имен при этом, естественно, не упоминалось. Но это была только маленькая косточка, брошенная любителям пикантных подробностей. Главной темой был конкурс, и тут они не жалели подробностей, гордясь своим главным источником информации в лице уроженки Лос-Анджелеса, достопочтенной мисс Гертруды Фрейзи. На третьей странице был даже опубликован её портрет, где уникальная комбинация столь редкостных черт казалась еще более живописной – и менее правдоподобной, – чем в жизни. Она не скупясь снабдила репортера информацией о лиге «За естественную женщину», подробно поведала про ужин в среду вечером, включая номер Далманна с бумагой и все то, что он при этом говорил, а потом детально рассказала, как она понимает свои права в качестве участницы конкурса в соответствии с существующими на сей счет правилами и, соглашениями.
Что касается остальных конкурсантов, то Сьюзен Тешер из «Часов» так и осталась для журналистов недосягаемой, по всей видимости, после консультаций со своими тремя телохранителями. Герольд Роллинс хоть и допустил их до себя, но отказался дать новую или прокомментировать уже имеющуюся информацию и даже не потрудился пояснить, каким образом полмиллиона долларов грозят так трагически разрушить его судьбу. Из газеты также явствовало, что лишь благодаря таблеткам случайно задержавшаяся на этом свете миссис Уилок и страдавший сердечными недомоганиями Филипп Янгер оказались почти столь же разговорчивыми, что и пресловутая мисс Фрейзи. Оба они дружно выразили горечь, негодование и готовность к борьбе, но разошлись в одном пункте. Янгер считал, что единственным способом выйти из сложившейся ситуации является справедливый раздел призовых денег на пять равных частей, а миссис Уилок была с ним категорически не согласна. Она твердо нацелилась на первый приз и требовала аннулировать розданные пять стихов, заменить их новыми и таким образом создать условия, при которых всем были бы обеспечены равные возможности.
Мне, наверное, полагалось бы ограничить чтение конкурсными делами – ведь нас, как вы, наверное, уже усвоили, наняли вовсе не для того, чтобы расследовать убийство, – но в кухне находился только Фриц, а он умеет держать язык за зубами. Оказалось, что Кремер утаил от нас массу ценных сведений. Он, например, ни слова не сказал о том, что на Далманне был в тот вечер темно-синий костюм, что у «Черчилля» он взял такси и прибыл к себе в квартиру незадолго до половины двенадцатого, что женщину, которая пришла приготовить ему завтрак и обнаружила, что он ему больше никогда не понадобится, звали Эльга Джонсон, что квартира его состояла из двух комнат и ванной, что пуля, пронзив сердце, задела еще и ребро, и много другой, не менее полезной информации. Имени убийцы среди этих сведений не было.
В тот день я встал пораньше и, уже успев покончить с завтраком и газетами, сидел в кабинете за машинкой, когда появился Сол Пензер. Внешность Сола не оставляла ему никаких шансов на звание мистера Америка. Нос был вдвое больше, чем ему полагалось быть, он вечно выглядел небритым, одно плечо выше другого, хотя оба одинаково сутулы, а руки из-за слишком коротких рукавов казались даже длиннее, чем были на самом деле. Но если бы я вдруг оказался один на дереве и внизу меня ждала бы стая кровожадных тигров-людоедов, и при этом команда бобров уже подгрызала ствол дерева, на котором я сижу, то вид приближающегося Сола был бы для меня самым прекрасным зрелищем на свете. Я никогда не видел его расстроенным.
Он явился ровно в восемь и сразу же прошел наверх, а я вернулся к своей машинке. Без пяти девять он спустился, но я не услышал его шагов, пока он не окликнул меня от двери, ведущей в прихожую.
– Может, выйдешь и запрешь за мной дверь на засов?
Я повернулся на своем вращающемся стуле.
– С удовольствием. Для того и засовы против таких типов, как ты. – Я встал. – Как завтрак?
– Сам знаешь, неплохой.
Я уже подошел к нему.
– Не нужна ли квалифицированная помощь?
– Никогда не помешает. – Он снимал с вешалки свое барахло. – Начнем, а там будет видно.
– Ну, желаю удачи. – Я открыл ему дверь. – Если перережут глотку или что-нибудь еще, сразу же звони.
– С удовольствием, Арчи. Кому же еще?
– Ладно, пока. Не лезь на рожон.
Он вышел, я запер за ним дверь и вернулся к работе. Было время, когда меня слегка задевало, если Вульф давал Солу какое-нибудь задание, не только не поставив меня в известность о его содержании, но даже предупредив Сола, чтобы он мне ничего об этом не говорил, но все это было очень давно. Теперь такие вещи меня ничуть не задевали, только было немного обидно, что я не мог догадаться сам. Я сел за стол и добрых десять минут строил предположения, потом понял, что это почти столь же бесполезное занятие, как и чтение романов в стихах, и ударил по клавишам машинки.
Скорость, с какой я печатаю записи бесед, зависит у меня от обстоятельств. Однажды, оказавшись в настоящем цейтноте, я делал по десять страниц в час, и так три часа подряд, но в среднем это шесть-семь страниц в час, которые имеют обыкновение быстро сокращаться до четырех-пяти. В то утро я был близок к рекорду, стараясь сделать как можно больше к одиннадцати часам, когда Вульф должен был спуститься из оранжереи, поскольку был уверен, что у него наверняка готовы для меня какие-нибудь поручения. Правда, меня прерывали телефонные звонки: один раз звонил Хансен, хотел промежуточных результатов, потом звонил Оливер Бафф, требуя того же самого, потом Филипп Янгер, хотел, чтобы я организовал ему встречу с боссами из «ЛБА», и очень обиделся, когда я попытался уклониться от этой миссии, потом позвонил Лон Коэн из «Газетт» и поинтересовался, нет ли у меня желания поделиться с ним чем-нибудь остреньким насчет убийства Далманна. Поскольку я был очень занят и мне некогда было разворачивать перед ним аргументы, что мы-де не занимаемся расследованием этого убийства, я ограничился тем, что посоветовал ему не лезть без очереди, и даже не удосужился спросить, с чего это он вдруг решил обратиться именно к нам. Думаю, по совету мисс Фрейзи. К одиннадцати часам я уже полностью закончил Уилок, Янгера и Тешер и приступил к Роллинсу.
Вскоре зашумел лифт Вульфа, а потом появился и он сам, пожелал мне доброго утра, прошел к креслу, втиснул в него свои бесценные фунты и заговорил.