Синтин заполнила кое-какие пробелы в своей истории еще до того, как ушла из нашей конторы, и я мысленно восстановил в памяти всю цепочку изложенных ею событий.
Она унаследовала половину дела, которое принадлежало ее дяде, но юридически еще не вступила во владение, поскольку существует особое правило для наследников, после гибели родственников останки которых не нашли. Хотя никто не видел его трупа, не было особых сомнений в том, что он действительно прыгнул в гейзер и сварился в нем, поскольку у гейзера нашли его одежду, а в одном из карманов пиджака – письмо к его поверенному и к племяннице, написанное собственной рукой дяди. И все-таки возможна была чья-то попытка навести на ложный след. Чья? Кому это понадобилось? Не зря закон придирчив, и Синтин приходилось ждать. Теперь об истории с Домери.
По всей вероятности, Джордж Домери до того, как упал с лодки и утонул, написал завещание на имя своего племянника, оставив ему свою долю. Бернард тоже мог вступить во владение по прошествии некоторого времени, однако он уже сейчас ведет дела. Таково было мое впечатление, которое я вынес из замечаний Синтин о ее теперешнем статусе в фирме «Домери и Найдер».
Она демонстрировала модели своего изготовления, но имелся один художник-модельер, некий Уорд Роппер, ненавистный Синтин, имя которого она произносила с особым оттенком в голосе, напоминающим тон речей Уинстона Черчилля, когда он говорил о Муссолини.
Синтин также высказала несколько неприятных замечаний в адрес Элен Домери, отвечая на вопросы Вульфа. Возможно, заметила она, Джордж Домери знал, что происходит между его женой и партером по делу, но она в этом сомневается, потому что Элен была необычайно хитра.
Когда же Вульф поинтересовался подробностями гибели Элен, Синтин ответила, что хотя все это произошло на пустынной деревенской дороге, где Элен и ее муж проводили воскресное утро, и он является единственным свидетелем происшествия, якобы уже не имеет значения, кто был виновником несчастного случая, поскольку Элен Домери сейчас уже тоже нет в живых. А если это преступление?
Послушать Синтин, то нигде не пахло убийством, одни только «несчастные случаи». А для того, чтобы Вульф заинтересовался Клиентом, этот клиент должен иметь какое-то отношение к убийству, у него должны быть и деньги, и основания, чтобы их тратить на детектива. Синтин не задумываясь выдала нам чек на две тысячи долларов. Имеет ли она отношение к целой серии «несчастных случаев»? Что касается ее самоубийцы дяди, получается по ее словам, что он жив, смерть же Элен Домери совершенно не интересовала Синтин. Так ли это? В отношении Джорджа Домери и его племянника Бернарда она десять раз повторила, что это забота полиции Флориды, а та заявила, что у нее никаких подозрений нет.
После всех этих размышлений у меня не было какой-либо четкой версии, кода я вслед за какой-то полной женщиной выходил из лифта на двенадцатом этаже.
Двойные двери были распахнуты настежь. Несколько человек уже находилось в зале. Полная женщина, поднимавшаяся вместе со мной в лифте, метнулась было к первым рядам, но стоявший у входа распорядитель остановил ее:
– Какую фирму вы представляете?
Женщина сердито посмотрела на него и с достоинством ответила:
– «Дрискол Империум» – костюмы и пальто. Тулуза.
Распорядитель покачал головой:
– Я очень сожалею, но впереди для нас нет места.
Вдруг его лицо расплылось в широкой улыбке, и я подумал, не мне ли она предназначена, но тут же понял, что сияние зубов распорядителя адресовано худющей девице с большими ушами в бриллиантах.
– Добрый вечер, мисс Дикстон. Мистер Роппер справлялся о вас минуту назад.
В голосе встречающего было столько сахара, что он показался мне приторным. На длинную, словно жердь, мисс Дикстон это сообщение не произвело никакого впечатления. Она равнодушно кивнула головой и вошла в зал.
Я сложным маневром обошел разъяренную полную даму из «Дрискол Империум» и представился ревностному «Церберу»:
– Я – Арчи Гудвин. «Бритиш Фабрикс Ассоциэйшн». Меня пригласила мисс Синтин Найдер. Должен ли я подождать, пока вы это проверите?
Он осмотрел меня с ног до головы, но я отнесся к этому совершенно спокойно: на мне был костюм от «Бреслоу» из «Тропической шерсти», а рубашка и галстук были верхом элегантности.
– Нет, это не обязательно, – сказал наконец распорядитель, жестом открывая мне путь к элите законодателей мод.
Все ряды были уже заняты, минуты две я искал место, откуда смог бы увидеть сигнал Синтин (она должна была отбросить волосы правой рукой с левой стороны лба). Я не считал, что должен прятаться, поэтому перед тем, как сесть, осмотрел весь зал, делая вид, что высматриваю знакомых.
Здесь собралось около двухсот человек. Меня не удивило, что примерно одну треть составляли мужчины, поскольку Синтин нам объяснила, что, в основном, это не покупатели, а представители различных торговых фирм, их шефы, администраторы, модельеры, торговцы тканями.
Осмотревшись, я не заметил никого – не то, что с бородой, – хотя бы с бакенбардами. Перед тем, как сесть, я достал пачку бумаги и карандаш. Листы бумаги имели на себе гриф «Домери и Найдер» и адрес фирмы, напечатанный в левом углу. Я предполагал, что, играя роль представителя фирмы, должен делать для пущей убедительности заметки о моделях, которые «захочу купить».
С правой стороны от меня сидела седовласая женщина, с левой – красивая, довольно молодая особа с очаровательным ротиком. Ни одна из них не обратила на меня никакого внимания.
Помещение было прекрасным: высокие потолки, деревянные панели, рисунки и фотографии на стенах. Мы все сидели в мягких удобных креслах, перед нами – эстрада, отделенная небольшим пространством от первого ряда, за нею, в стене – две двери на расстоянии примерно двадцати футов одна от другой.
Прошло несколько минут, дверь с левой стороны отворилась, и появилась пожилая женщина. По возрасту она могла бы быть мне матерью. Однако, моя мама никогда не употребляла такого количества губной помады, даже за целый год, сколько было на губах этой дамы, ее плечи никогда не бывали так вздернуты, как того, видимо, требовала современная мода.
Женщина постояла немного, осматривая нас всех, а потом обернулась и сделала кому-то знак через открытую сзади дверь, затем подошла к стулу в первом ряду, который, очевидно, был оставлен для нее, и села.
Прошло мгновение – и на эстраду вышла девушка, на которой я мечтал бы жениться с самого младенчества.
Мне пришлось сжать зубы, чтобы не присвистнуть. Казалось, что все присутствующие в зале мужчины разделяли мои чувства: все вдруг сосредоточились и стали очень внимательны в ту самую секунду, как она появилась, однако я тут же понял, почему: покупатели должны были решать – приобретать или нет появившуюся на столь эффектной манекенщице модель. Это была их работа. У них были тысячи долларов, им и показывали сотни моделей, выбор зависел от них. Любой мужчина, такой, как я, выбрал бы эту девушку в спутницы жизни с первого взгляда, но они смотрели вовсе не на нее, а на костюм, «модель», на товар, словно не замечая истинную живую красоту.