Пока я предавался размышлениям, вернулась Варя, постелила мне на грудь сложенное треугольником полотенце и, зачерпнув из миски, поднесла к моим губам ложку горячего, пахнущего курятиной бульона.
– Ты что делаешь?
– Кормлю, – пожала она плечами.
– Сам могу, – я взял ложку в здоровую руку и принялся наворачивать.
– О! – удивилась деваха. – Ты левша? Говорят, левши талантливые. У нас Петр – иконописец – опять же левша.
– Да мне все равно, какой рукой хлебать, бы было что. А этот Петр тоже брат твой?
– Все мы – братья и сестры.
Ну, пиздец, угораздило. Зря надеялся. Если не схарчат, так заставят какую-нибудь пускающую слюни умственно отсталую страшилу охаживать, «давать роду свежую кровь». Блядь, ненавижу даунов. Они хуже свиней – тупые, жирные и заторможенные, как бревно. Хотя Варюшу я б осеменить не прочь. Может, повезет?
– Господь – отец наш небесный, мы – дети его, а промеж собою – братья и сестры, – пояснила Варя, чем немало меня успокоила. – А на тебе, как погляжу, крестика нет. Некрещеный?
Я счел за лучшее просто помотать головой, дабы не углубляться в чуждые дебри вероисповедания.
– Жаль, – вздохнула Варя и попыталась стереть упавшую мне на подбородок каплю бульона. – Ой! Ты что?! Чуть всю миску не расплескал. Я же только промокнуть, а то в рану попадет. Вот чудной, – она отпрянула и нахмурилась, но быстро сменила гнев на милость. – Тебя хоть как звать-то?
Решив, что перечисление моих погонял вряд ли пойдет на пользу делу, я припомнил лацев, с которыми довелось якшаться, и озвучил первое попавшееся имя:
– Миша.
– А я Варя.
– Понял уже.
Девка-то все ж не особо смышленая.
– Какие у тебя глаза странные, – прищурилась она, – никогда не видела таких.
– Где, ты говоришь, деревня ваша находится? – постарался я сменить тему.
– Деревня? – переспросила Варвара, но тут же спохватилась: – А-а, ты про обитель. От Оки двадцать восемь километров на восток. Тут еще, рядом совсем, село большое было, Казаково. А чуть севернее – поселок Вача. Может, слышал?
– Нет. Что за обитель?
– Преподобного Ильи Муромца, покровителя воинства русского.
Ну, ясно – фанатики.
– Мы тут, за рекой, недавно, – продолжила Варя. – Третий год только. Еще и отстроиться как следует не успели. Но мне здесь больше нравится, чем в Муроме.
Я чуть не поперхнулся.
– Вы сюда из Мурома пришли?!
– Да. Отцу Пантелеймону – нашему настоятелю – сам Святой место это указал и велел новую, истинную обитель возвести.
– Понятно. А до Навашино отсюда сколько?
– Километров сорок к юго-западу, если напрямки, – она заглянула в опустевшую миску и улыбнулась. – Хороший аппетит, быстро поправляешься, – после чего встала и направилась к двери. – Схожу за настоятелем. Он с тобой лично побеседовать хочет.
– О чем? – прохрипел я вслед, но Варя только пожала плечами.
Рассказ девчонки многое прояснил, но еще больше вопросов породил. Главный вопрос – в каких отношениях состоят эти странные люди с навашинскими? То немногое, что я знал о первой окской войне, заставляло сильно беспокоиться по поводу умственного здоровья членов здешней общины. Чтобы выходцы из Мурома селились по эту сторону реки, да еще и в сорока километрах от своих заклятых врагов… Ну, знаете, фанатизм фанатизмом, а инстинкта самосохранения никто не отменял. К тому же, насколько мне было известно, муромские церковники принимали в тех боях самое непосредственное участие и давали навашинцам прикурить похлеще кадровых вояк. Рассчитывать после такого на радушный прием не приходится. Так почему же они все еще живы, а их «истинная» обитель не стала пепелищем? Уж не потому ли, что решили сменить сторону конфликта?
– Хорошо, спасибо, Варя, – донеслось из коридора, – а теперь оставь нас. Здравствуй, – дверь открылась, и в комнату вошел высокий худощавый мужик с длиннющей бородой поверх черного балахона. – Как себя чувствуем? – он приставил к кровати стул и, усевшись, положил ногу на ногу.
С виду мужик был крепкий, плечистый, держался прямо и уверенно, как молодой, но лицом тянул на все шестьдесят. Карие, выцветшие с годами глаза смотрели строго и проницательно.
– Здравствуйте, – ответил я почти шепотом, состроив невинную мину. – Нормально чувствую. Спасибо большое за… за все.
– На здоровье, – улыбнулся мужик. Голос у него был низкий, гортанный, и в этом «на здоровье» мне послышались недобрые дребезжащие нотки. – Ну, давай знакомиться. Отец Пантелеймон, настоятель здешний. А ты, значит, Миша?
Мое недавно обретенное имя из его уст прозвучало тоже без особой теплоты.
– Да, – кивнул я робко.
– Откуда ты шел? – продолжил настоятель.
– Не знаю. Мы с матерью и сестрами ехали из Мухтолово. Ночью все спали. Потом началась стрельба. Маме пуля попала в голову, – я прикусил щеку, и в глазах помутилось от выступивших слез. – Она сразу умерла. А сестренки… Мне стало так… Я убежал и спрятался. Когда закончили стрелять, было слышно, что они кричат. Они долго кричали, очень долго.
– Кто напал на вас?
– Не разглядел, – я шмыгнул носом и вытер текущие по щекам слезы. – Темно было. Только вспышки кругом. Наверное, засаду устроили.
– Ты сказал, что все спали. Значит, вы остановились на ночь. Какая же засада?
– Нет, я имел в виду маму с сестрами, ну и себя тоже. А возницы не спали, конечно. Мы с обозом ехали, шесть подвод и машина.
– Торговый обоз? Что везли?
– Не знаю точно. Сахар вроде бы.
– А сам-то мухтоловский?
– Угу.
– И в обозе ваши, местные?
– Да, напросились себе на беду до Кулебак, к родне. Кто же знал, что так выйдет? – я снова всхлипнул и потер глаз тыльной стороной ладони.
– До чего быстро мир вокруг меняется, – покачал головой настоятель. – Из Мухтолово окромя пушнины и теса сроду ничего не возили. Пулю той ночью поймал?
– М-м… – рука потянулась к боку. – Сам не понял, когда прилетела. Поначалу и не заметил даже, так, ужалило. Потом смотрю – кровища откуда-то. И не болело вроде, а сейчас… – я поморщился, изображая адские муки.
– Рану сам обрабатывал?
– Сам, прижег маленько, чтобы кровь остановить.
– У тебя химический ожог, на известь похоже, а она тут под ногами не валяется. С собой носишь или как?
Вот въедливая скотина, так и норовит мне легенду поломать.
– Мама дала, на всякий случай.
– Разумеется, – настоятель лукаво усмехнулся. – Вдруг коленку расшибешь. А вот это, – он выудил из складок своего балахона и уложил на дальний край кровати «НР-2», мой рабочий нож и «АПБ», – тоже мама собрала?