– Только краснухой болел.
– Славно. А с глазами что?
– Не знаю, – изобразил я улыбку. – Мама говорила: «Это солнечные лучики заблудились».
– Лу-учики, – протянул Хашим, наливая очередную порцию спиртного. – Хех. Видишь-то нормально?
– Отлично вижу. Даже в темноте.
– Вот как? Славно-славно. Еще мутации есть?
– Больше нету.
– Почти что лац?
Такое оскорбление мне тяжело было вынести даже от «отца».
– Я не лац! – Рука сама собой дернулась в направлении ножа, едва не сведя все старания к нулю.
– О-о! – Хашим поставил стакан и, хохоча, захлопал в ладоши. – Вот теперь вижу фамильное сходство, – он подошел и еще раз смерил меня взглядом. – А чего спектакль разыгрывал, будто прислан? И откуда ты узнал вообще? У меня ведь сегодня и впрямь назначено.
– Это не спектакль, – потупил я глазенки. – Мне знакомый помог. Он у господина Кучадела работает. Я целый месяц ждал, когда его к вам пошлют. Заплатил девять серебряных – все, что после мамы осталось – и поменялся с ним.
– Хех. Смышленый. Стало быть, все на карту поставил?
– Мне мама велела обязательно с вами встретиться.
– Да еще и исполнительный. Хорошо. Только что же ты с пидорами дружбу водишь? Сам-то не по этой части?
– Что вы! – изобразил я сдержанное возмущение. – Никогда. Да и не друг он мне, я же говорю – знакомый. Был бы другом, разве стал бы деньги просить?
– Запомни, парень, – Хашим принял серьезный вид и указал на меня пальцем, – пидоры – не люди. Они хуже баб. Шлюхи с рождения. Общаться с ними можно только одним способом. Подрастешь, расскажу, – он сделал два больших глотка, опустился на корточки и положил правую руку мне на левое плечо. – Сын, значит?
– Сын, – ответил я.
– Хм. Ладно, время покажет.
Рука потянула меня вперед и тут же ослабла. Согнутые в коленях ноги зашатались. Мертвое тело конвульсивно дернулось и повалилось на спину. Из-под утонувшего в глазнице по самую гарду клинка побежала кровь, залила веки и тонким ручейком устремилась вниз по щеке.
Я постоял над трупом секунд десять, наблюдая за конвульсиями, тронул Хашима ногой, ответной реакции не последовало, на всякий случай проверил пульс – глухо.
Помню, первое, что почувствовал, – дикая злоба на себя. Безумная. До зубной ломоты. В голове сформировалось осознание масштаба трагедии. Я только что собственными руками загубил свое будущее. Вот оно, лежит у моих ног и не дышит, только смотрит в пустоту единственным немигающим глазом. Голова закружилась. Роскошные апартаменты вдруг потеряли четкость, поплыли, отдаляясь все дальше и дальше.
– Бляяядь…
Я опустился на пол и сел, вытянув ноги.
Не знаю, сколько времени прошло до того, как ясность рассудка вернулась. Когда сидишь и тупо смотришь в одну точку, а голова гудит от пустоты, счет минутам теряется. Разум оставляет пост и, махнув на все рукой, идет отдыхать. Наверное, это такой защитный механизм. Ведь в противном случае легко разбить свой безмозглый чалдан с досады о стену. По крайней мере, в первые секунды подобная идея не кажется лишенной смысла.
Немного оклемавшись, я натянул ботинки, окинул напоследок печальным взором уплывшее из рук счастье и вышел за дверь.
– Стоп, – рука охранника ухватила меня сзади за капюшон. – Босс, мальчишка уходит. Отпустить? – пробасил он в трубку.
– Тщщщ, – поднес я к губам указательный палец. – Господин Хашим просил не беспокоить его. Он сильно расстроен. Очень сильно.
– Опять, что ли, не фурычит? – шепотом поинтересовался охранник, указывая взглядом себе в район паха.
– Угу.
– Бля. А я отпроситься на завтра хотел, – задумчиво-растерянное выражение узколобой физиономии сменилось разгневанным. – Херово работаешь. Катись отсюда.
Бедный идиот. Интересно, как скоро он сумел понять, насколько теперь свободен? И как долго прожил, прежде чем компаньоны Хашима сказали ему: «Херово работаешь»?
Домой я вернулся злым как черт. Недовольство собой по дороге удивительным образом трансформировалось в злобу на Валета. Он-то меня ни разу к груди не прижимал. Только упреки да затрещины постоянно. И вот когда блеснул единственный лучик надежды, этот мудак опять все обговнял, подначил завалить Хашима – мой билет в светлое будущее. Паскуда, ненавижу.
– Ну? – Валет оторвал взгляд от газеты.
– Сделал, – огрызнулся я, швырнув куртку в угол.
– Как прошло?
– Зашибись.
– Хм, – Валет отложил свое чтиво и скрестил руки на груди. – Ты чем-то недоволен?
– Чем я могу быть недоволен? Говорю же – все за-ши-бись. Хашим мертв, шума нет, а я снова…
– Что «снова»?
– Ничего.
На следующий день Валет подозвал меня и молча вручил тридцать серебряных – мой первый гонорар. Заказ уровня Хашима стоит не меньше пяти золотых, так что мне перепало десять процентов. Но тогда я этого не знал и радовался от души. Восемь монет тем же вечером были с размахом проедены всей шоблой в пекарне на Парковой.
– Ладно, колись, – уже раз в пятый «закинул удочку» Фара, – откуда такие лавэ?
– Да, – поддержал Репа, дожевывая булку, – мы – могила, ты же знаешь.
– Замочил кого? – выдвинул Фара гипотезу.
– Если Валет захочет, сам расскажет, – парировал я с достоинством. – А нет, так и мне трепаться ни к чему.
– Ну ты жук, – усмехнулся Репа. – Две недели пропадает, хрен знает чем занимается, а потом начинает деньгами сорить, и слова не вытянешь.
Пожалуй, именно тогда я почувствовал себя. Не хорошо, плохо или еще как, а просто – себя. Я ел на деньги, заработанные чужой смертью. Горячая сладкая булка в моих руках – вот во что я превратил Хашима. И мне это нравилось, определенно нравилось.
Тот раз был последним, когда мы собрались все четверо на Парковой. Два дня спустя Валет отозвал меня в сторонку и доверительным тоном поведал о насущных проблемах. Начал издалека:
– Сколько мы уже вместе?
– Кто? – спросил я.
До сего момента склонности к подобным разговорам «по душам» за Валетом не водилось, и это настораживало.
– Ну, мы с тобой.
– Шесть лет.
– Точно. Целых шесть лет. Ты тогда совсем малой был, задохлик, едва на ногах держался. А как вымахал, – он улыбнулся и потрепал меня по плечу. – И с пацанами общий язык нашел быстро. Кстати, как тебе они?
– Не понял. Что «как»?
– В целом. Отношения там, терки, может, с кем имеются?
– Да нормально все, – этот противоестественный разговор начал меня не на шутку раздражать.