— Вернуться в дом, такой прекрасный, которым ваша семья владела на протяжении многих поколений, и видеть, как его занимает кто-то другой. Не каждый смог бы справиться с этим.
— Но это не от каждого и требуется. Вероятно, мне следует объяснить вам. Моя семья владела Манором и жила в нем более четырехсот лет, но все когда-то кончается. Мистер Чандлер-Пауэлл любит этот дом, и лучше, чтобы он владел Манором и заботился о нем, чем другие, смотревшие поместье и желавшие его приобрести. Я не убивала его пациентку, чтобы заставить его закрыть клинику и так отплатить ему за то, что он купил мой родовой замок, и купил задешево. Простите мою откровенность, инспектор, но разве не это вы пришли выяснить?
Всегда неразумно опровергать утверждение, которое еще не высказано, тем более с такой жесткой откровенностью, и было ясно, что мисс Крессет поняла свою ошибку сразу же, как только эти слова сорвались у нее с языка. Да, она негодовала. «Но кем или чем вызвано это негодование? — думал Беннет. — Полицейскими? Тем, как Чандлер-Пауэлл осквернил западное крыло? Или Родой Грэдвин, вызвавшей столько затруднений и дискомфорта, привнеся вульгарность уголовного расследования в родовые владения Крессетов?»
— Как случилось, что вы получили это место? — спросила Кейт.
— Подала заявление. Разве не так обычно получают работу? Я прочла объявление об этом и подумала, что будет интересно вернуться в Манор, посмотреть, какие в нем еще сделаны изменения, помимо созданной там клиники. Моя профессия — если это можно так назвать — история искусств, но сочетать ее с пребыванием здесь вряд ли было бы возможно. Я не намеревалась задерживаться здесь надолго, но я нахожу свою работу интересной и в настоящее время не тороплюсь двигаться дальше. Полагаю, именно это вам и нужно было узнать. Однако имеет ли моя личная жизнь хоть какое-то отношение к убийству Роды Грэдвин?
— Мы не можем судить, — ответила Кейт, — что имеет, а что не имеет к этому отношения, не задавая вопросов, которые могут показаться вам вторжением в личную жизнь. Часто они такими и оказываются. Мы можем лишь надеяться на ваше сотрудничество и понимание. Расследование убийства — не светская беседа.
— Тогда давайте не будем превращать его в светскую беседу, инспектор.
Бледное, поразительное лицо мисс Крессет на мгновение вспыхнуло, словно покрылось тут же исчезнувшей сыпью. Кратковременная утрата самообладания сделала ее более человечной и, как ни удивительно, еще более привлекательной. Она умела сдерживать свои эмоции, но явно не была их лишена. «Она не бесстрастна, — подумал Бентон, — просто она познала мудрость владения своими страстями». Он спросил:
— Вы много общались с мисс Грэдвин в ее первый приезд или в следующий?
— Практически не общалась вовсе, если не считать участия в принимающей группе и то, что я проводила ее к ней в палату. Обслуживание пациентов в мои обязанности не входит. Ответственность за их лечение и комфорт лежит на плечах двух хирургов и сестры Холланд.
— Однако это вы нанимаете и контролируете штат домашних работников?
— Я нахожу их, когда открывается вакансия. Я привыкла управлять этим домом. И — да, они попадают под мое общее руководство, хотя это слишком сильное выражение для того контроля, который я на деле осуществляю. Но когда, как иногда случается, таким работникам приходится иметь дело с пациентами, тогда за них отвечает сестра Холланд. Полагаю, наши обязанности частично перекрещиваются, так как я, например, отвечаю за кухонных работников, а сестра Холланд — за ту еду, которую получают пациенты. Но эта система прекрасно срабатывает.
— Это вы взяли на работу Шарон Бейтман?
— Я поместила объявление в нескольких газетах, и она подала заявление. В то время она работала в доме для престарелых и представила очень хорошие рекомендации. На самом деле я сама с ней не беседовала. Я тогда была в Лондоне, у себя дома, так что миссис Френшам, мисс Уэстхолл и сестра Холланд с ней поговорили и приняли ее на работу. Мне представляется, что никто об этом не жалеет.
— Вы знали Роду Грэдвин или, может быть, встречались с ней до того, как она сюда приехала?
— Я никогда с ней не встречалась, но, разумеется, я о ней слышала. Думаю, всякий, кто читает газеты, о ней слышал. Я знала, что она весьма успешная и влиятельная журналистка. У меня не было причин думать о ней хорошо, но личная неприязнь — фактически просто неприятное чувство, возникавшее при упоминании ее имени, — не побуждала меня желать ей смерти. Мой отец был последним мужчиной из рода Крессетов, и он потерял почти все состояние семьи во время краха Ассоциации Ллойда. Он был вынужден продать Манор, а мистер Чандлер-Пауэлл его купил. Вскоре после краха Рода Грэдвин опубликована в финансовой газете критическую статью о тех, кто пострадал в ллойдовской катастрофе, среди других особенно отметив моего отца. В статье предполагалось, что те, кому не повезло, получили по заслугам. Она поместила в статье краткое описание Манора и кое-что из его истории, но это она, как видно, просто взяла из путеводителя, так как, насколько нам всем было известно, она здесь никогда не бывала. Некоторые наши друзья сочли, что именно эта статья и убила моего отца, однако я никогда этому не верила, да и они, я думаю, тоже. Их слова — всего-навсего сверхдраматический отклик на комментарий, который оказался недобрым, но вряд ли клеветническим. У отца были давние проблемы с сердцем, и он знал, что здоровье его хрупко. Возможно, что продажа Манора явилась для него последним ударом, но очень сомневаюсь, что Рода Грэдвин — что бы она ни говорила, что бы ни писала — могла хоть сколько-то его обеспокоить. В конечном счете — кто она была такая? Амбициозная женщина, делавшая деньги на боли и горе других. Нашелся тот, кто ненавидел ее так сильно, что своими руками схватил ее за горло, но это не был кто-то, спавший прошлой ночью в этом доме. А теперь простите меня, но мне хотелось бы, чтобы вы ушли. Я, разумеется, буду здесь завтра в любое время, когда вам понадобится меня увидеть, но на сегодняшний день мне вполне достаточно волнений.
Ответить отказом на такую просьбу они не могли. Опрос продолжался меньше получаса. Слыша, как решительно закрыли за ними дверь, Бентон с некоторым огорчением подумал, что предпочтение поэзии Томаса Харди его романам, вероятно, единственное, что есть общего между ним и мисс Крессет, и не похоже, что когда-нибудь может найтись что-то еще.
Вероятно, из-за того, что групповой опрос в библиотеке оставался для них свежим и неприятным воспоминанием, подозреваемые, оставшись вместе, будто бы с молчаливого согласия не очень охотно обсуждали убийство, но Летти знала, что наедине друг с другом они об этом уже говорили раньше: она с Хелиной, Бостоки у себя на кухне, которую они всегда считали своим домом, а теперь смотрели как на убежище, Уэстхоллы в Каменном коттедже. Казалось, только Флавия и Шарон дистанцировались от остальных, храня молчание: Флавия занялась какими-то непонятными делами в операционном блоке, Шарон вдруг вернулась в состояние угрюмого подростка, утратив способность выражаться иначе как односложными словами. Мог передвигался между всеми ними, раздавая обрывки сплетен и разнообразных версий, словно милостыню в протянутые руки. У Летти создалось впечатление, что без формального собрания или выработанной совместно тактики как бы сама собой рождается общая теория, которую только самый заядлый скептик мог бы счесть неубедительной, и это помогает им сохранять спокойствие.