— Скажите, в субботу, в какое-то время, вы заходили в Манор до того, как силой получили туда доступ во второй половине дня? — спросил Бентон.
— Нет. Мне казалось, я достаточно ясно дал это понять.
— Опишите ваши действия с четырех тридцати пополудни в пятницу до того момента в субботу, когда вы узнали про убийство. Меня особенно интересует, выходили ли вы из дома вечером в пятницу. Это очень важно. Вы могли увидеть что-нибудь или кого-нибудь.
— Я же сказал вам, никуда я не выходил, а раз я не выходил, то и не видел ничего и никого. К одиннадцати я был уже в постели.
— Никаких машин? Никто поздно ночью или рано утром в субботу не возвращался на машине?
— Возвращался куда? Я же сказал вам — к одиннадцати я был уже в постели. Я был пьян, если хотите знать. Думаю, если бы танк вломился ко мне в переднюю дверь, я мог бы услышать, но вряд ли смог бы сойти вниз по лестнице.
— Но ведь есть еще вторая половина дня пятницы, после того как вы съели ленч и выпили в «Гербе Крессетов». Разве вы не заходили в коттедж на углу главной улицы, тот, что в глубине, поодаль от дороги, с длинным палисадом? Он называется «Розмари-коттедж»…
— Да, заходил. Там никого не было. Коттедж пуст и на воротах объявление: «Продается». Я надеялся, у хозяев остался адрес человека, который там раньше жил и которого я когда-то знал. Это небольшое, личное, не имеющее значения дело. Я просто хотел отправить ей рождественскую открытку — вот и все. Никакого отношения к убийству это не имеет. Мимо на велосипеде проезжал Мог, явно к своей подружке, чтобы получить ту малость, что она может ему предложить, так что я думаю, это он угостил вас такой пикантной сплетней. Некоторые обитатели этой чертовой деревни просто не умеют держать язык за зубами. Я вам заявляю: это не имело отношения к Роде.
— Мы и не предполагаем, что имело, мистер Бойтон. Но вас просили рассказать о том, что вы делали с момента вашего приезда сюда. Почему же вы не упомянули об этом?
— Забыл, вот почему. Это не имело значения. Ну ладно, я пошел в деревенский паб — съесть ленч. Я никого не видел, и ничего не случилось. Я же не могу помнить каждую мелкую подробность. Я расстроен, сбит с толку. Если вы будете и дальше меня травить, мне придется послать за адвокатом.
— Вы, разумеется, вправе так сделать, если считаете, что это необходимо. А если вы всерьез убеждены, что вас травят, вы без всяких сомнений можете подать официальную жалобу. Возможно, мы захотим еще раз опросить вас — либо здесь, перед вашим отъездом, либо в Лондоне. А пока я предлагаю, чтобы вы как можно скорее дали нам знать, если вдруг припомните какой-либо факт, даже самый малозначительный, о котором забыли нам сообщить.
Они поднялись с мест. И тут Бентон вспомнил, что так и не спросил о завещании мисс Грэдвин. Забыть о таком указании А.Д. было бы серьезным промахом. Разозлившись на себя самого, он заговорил, даже не успев толком подумать:
— Вы сказали, что были близким другом мисс Грэдвин. Возможно, она когда-нибудь сообщала вам по секрету условия ее завещания? Намекала, что вы можете быть одним из ее наследников? Во время вашей последней встречи, например? Когда это было?
— Двадцать первого ноября, в «Айви». Она ни словом не упоминала о завещании. С чего бы вдруг? Завещания — это ведь когда речь заходит о смерти. Она не собиралась умирать. Ее операция не была опасна для жизни. С какой стати мы заговорили бы о завещании? А вы что, хотите сказать, что вы его видели?
Вот теперь в его возмущенном тоне можно было безошибочно расслышать нотки полустыдливого любопытства и надежды. Но Бентон равнодушно ответил:
— Да нет, не видели. Я просто подумал…
Бойтон не пошел проводить их до двери: они оставили его сидящим у стола, с головой, опущенной на руки. Закрыв за собой садовую калитку, они вместе направились к Старому полицейскому коттеджу. Бентон спросил:
— Ну, так что вы о нем думаете?
— Да что-то не больно хорошо, сержант. Не такой уж он умный, верно? И злобный к тому же. Но как убийцу я его не представляю. Если бы он хотел убить мисс Грэдвин, зачем ему за ней сюда-то ехать? У него было бы гораздо больше возможностей в Лондоне. И не представляю, как он мог бы это сделать без соучастника.
— Возможно, сама Грэдвин, — предположил Бентон, — открыла ему дверь, впустив, как она думала, для конфиденциального разговора. Но в день собственной операции? Совершенно необычно. Он испуган, это несомненно, но он еще и возбужден. И зачем он здесь остается? У меня такое чувство, что он солгал насчет важного вопроса, который хотел обсудить с Родой Грэдвин. Согласен с вами — его трудно представить убийцей, но ведь это относится ко всем и каждому в Маноре. И мне кажется, он солгал про завещание.
Дальше они шли молча. Бентон думал о том, не слишком ли много он сказал Уоррену. К-Д Уоррену, должно быть, приходится нелегко, размышлял он, он стал как бы членом их команды и в то же время остается сотрудником другого подразделения. Только постоянные члены спецгруппы принимали участие в вечерних обсуждениях, но К-Д Уоррен, возможно, скорее чувствовал облегчение, а не огорчение из-за того, что в них не участвовал. Он еще раньше говорил Бентону, что в семь часов, если его специально не задерживают, он едет домой в Уэрем — к жене и четверым детям. В целом он своими действиями доказал, чего он стоит, он нравился Бентону, ему было легко с ним, и он отлично себя чувствовал, когда этот широкоплечий, мускулистый гигант, под два метра ростом, шагал с ним рядом. Кроме того, Бентон был лично заинтересован в том, чтобы способствовать благополучию семейного существования Уорренов: жена Малколма происходила из Корнуолла, и в это утро Уоррен приехал в Манор с шестью корнуоллскими пирожками, [28] замечательно вкусными и сочными.
Пока они ехали на север, Дэлглиш почти не разговаривал. Это вовсе не было необычно, и Кейт не испытывала неловкости из-за его молчания: ехать в машине с Дэлглишем в согласном молчании всегда доставляло ей редкостное, глубоко личное удовольствие. Подъезжая к окраине Драфтон-Кросса, она сосредоточилась на том, чтобы точно указывать дорогу и задолго до поворота предупреждать о нем, и стала обдумывать предстоящее собеседование со священником. Дэлглиш не стал звонить преподобному Кёртису, чтобы предупредить о приезде: это вряд ли было так уж необходимо, поскольку в воскресный день священника всегда можно найти — если не в храме и не дома, то наверняка где-то в приходе. А неожиданный приезд всегда дает некоторое преимущество.
Адрес, который они искали, — дом № 2 по Балаклава-Гарденс; эта широкая улица начиналась от пятого поворота с Марленд-Вэй и шла к центру города. На шоссе вовсе не был заметен воскресный покой. Движение было напряженным: легковые машины, фургоны, доставляющие товары, целая череда автобусов заполняли блестящую от влаги дорогу. Скрежещущий шум постоянно врывался диссонирующей нотой в непрерывно повторяющийся рев рождественской песни о «Рудольфе, красноносом северном олене», перемежающейся с первыми строфами наиболее известных рождественских гимнов. Не было сомнений в том, что в центре города Винтерфест — зимний праздник — отмечается должным образом официальными муниципальными украшениями, но здесь, в окрестностях менее привилегированного шоссе, владельцами местных магазинов и кафе предпринимались индивидуальные и несогласованные усилия: промокшие под дождем бумажные фонарики, выцветшие полотнища, раскачивающиеся гирлянды лампочек, мигающих то красным, то зеленым, то желтым светом, и, изредка, скупо украшенная елка — все это походило не столько на праздник, сколько на попытку защититься от отчаяния. Сквозь залитые дождем окна машины лица покупателей, казалось, истаивают, бесплотные, словно лица растворяющихся в воздухе привидений.