Машина шла неровно, один раз даже остановилась, и Франсес ощутила слабый толчок — включились тормоза. Наверное, Габриела остановил красный огонь светофора. Это означало, что они идут в потоке машин. Она подумала было, что сможет сбросить ковер, если станет извиваться и дергаться, но со связанными ногами и руками это оказалось невозможно, тем более что ковер был под нее весьма прочно подоткнут. Если они шли в потоке машин, могло случиться, что какой-нибудь водитель заглянет в окно, увидит, как шевелится покрывало, и заинтересуется. Не успела она подумать об этом, как машина снова тронулась и пошла дальше, теперь уже совсем ровно.
Она жива. Нужно держаться за эту мысль. Может быть, Габриел и намеревался ее убить, но ведь он легко мог сделать это, когда она упала без сознания в гараже. Почему же не сделал? Не может быть, чтобы он хотел проявить к ней милосердие. Какое милосердие проявил он к Жерару, к Эсме Карлинг, к Клаудии? Она сейчас в руках убийцы. Это слово, ворвавшись в ее мысли, пробудило страх, дремавший в глубине сознания с того момента, как оно к ней вернулось. Страх заполонил ее всю, примитивный, неуправляемый, унизительный, заливая ее, словно волной, лишая воли, лишая способности мыслить. Она понимала теперь, почему Донтси ее не убил там, в гараже. Убийство Клаудии, как и другие два, должно было выглядеть как самоубийство. Габриел не мог оставить два трупа на полу гаража. Ему необходимо было избавиться от нее, но каким-то иным способом. Что он задумал? Чтобы она исчезла без следа? Убийство, которое Дэлглиш даже не надеялся бы раскрыть, потому что нет трупа? Она вспомнила, что где-то читала о том, что наличие мертвого тела вовсе не обязательно для раскрытия убийства. Но вполне возможно, что Габриел этого не сознает. Он — сумасшедший, он наверняка сумасшедший. Даже теперь он скорее всего обдумывает, планирует, как получше от нее избавиться. Может быть, выехать на край утеса и сбросить ее в море, или зарыть где-нибудь в канаве, по-прежнему связанную по рукам и ногам, или сбросить в забытую угольную шахту, где она будет умирать от голода и жажды, одна, и никто никогда ее не найдет. Один образ сменялся другим, и каждый следующий был страшнее, чем предыдущий. Ужасающее падение сквозь ночную тьму в разбивающиеся о берег волны, удушающие мокрые листья и сырая земля, забивающая глаза и рот, вертикальный черный туннель угольной шахты, где она будет медленно умирать от голода и клаустрофобии.
Сейчас машина шла ровно и плавно. По-видимому, они уже сбросили с себя последние щупальца Лондона и едут по сельской местности. Усилием воли Франсес заставила себя успокоиться. Она жива. Нужно держаться за эту мысль. Еще есть надежда, но если ей предстоит в конце концов умереть, она попытается умереть мужественно. Жерар и Клаудиа, оба неверующие, наверное, умерли мужественно, хоть им и не было позволено умереть достойно. Чего стоит вера, если она не поможет ей встретить смерть мужественно, как встретили ее они? Она произнесла слова раскаяния, затем помолилась за души Жерара и Клаудии, а уж потом — о себе и о своем спасении. Хорошо знакомые утешительные слова принесли успокоение: она больше не была одна. Тогда она попыталась придумать план. Не зная, что у него на уме, она не могла выбирать различные варианты действий, но один факт не вызывал сомнений. Она не могла представить себе, что у Габриела хватит сил нести ее или ее труп без посторонней помощи. Это означало, что он должен будет развязать ей хотя бы ноги. Она моложе и сильнее его, ей будет легко его обогнать. Если представится возможность, она помчится изо всех сил. Но что бы ни случилось под конец, она не станет молить о милосердии.
Тем временем ей следовало позаботиться о том, чтобы у нее не слишком сильно затекли конечности. Ее руки, загнутые за спину, были связаны чем-то мягким — может быть, его галстуком или носками. Ведь он, конечно, пришел в гараж, подготовившись только к одному убийству. Но работу свою он выполнил очень тщательно. Она не могла высвободить руки, как ни крутилась. Ноги тоже были крепко, хотя и более удобно связаны. Но даже со связанными лодыжками она могла напрягать и расслаблять мышцы ног, и это небольшое упражнение — подготовка к побегу — придало ей силы и храбрости. К тому же она повторяла себе, что не должна терять надежды на спасение. Долго ли будет Джеймс ждать после того, как обнаружит, что она пропала? Возможно, он ничего не станет предпринимать примерно с час, полагая, что она застряла в пробке на дороге или в метро. Но потом он позвонит в № 12 и, не получив ответа, попробует дозвониться в барбиканскую квартиру Клаудии. Даже тогда он не будет слишком сильно обеспокоен. Но нет сомнений, что он не станет ждать дольше чем полтора часа. Вероятно, возьмет такси и поедет в № 12. И может быть, если ей повезет, он даже услышит звук работающего двигателя в гараже. Как только труп Клаудии обнаружат и узнают, что исчез Донтси, вся полиция будет поднята на ноги, чтобы перехватить его машину. Она должна держаться за эту надежду.
А они все мчались вперед. Не имея возможности посмотреть на часы, Франсес могла только гадать, который теперь час, и совершенно не представляла, куда они едут. Она не стала тратить силы, размышляя, почему Габриел убивал. Это было бы бессмысленно: только он сам мог ответить на этот вопрос, и, возможно, под конец он ей скажет. Вместо этого она стала размышлять о собственной жизни. Чем иным была ее жизнь, как не цепью компромиссов? Почему она всегда отвечала отцу одним лишь робким молчаливым согласием, что только усиливало его бесчувствие и презрение? Почему она без возражений пришла в издательство по первому его зову, чтобы научиться работать с контрактами и авторскими правами? Она могла вполне компетентно справляться с этой работой, была добросовестна и методична, точна в деталях, но ведь это было вовсе не то, чему она хотела посвятить жизнь. А Жерар? В душе она всегда понимала, что его отношение к ней — просто сексуальная эксплуатация. Он чувствовал к ней презрение, потому что она заслуживала презрения. Кто она? Что она такое? Франсес Певерелл, робкая, уступчивая, мягкая, никогда ни на что не жалующаяся, придаток своего отца, своего любовника, своего издательства. И вот теперь, когда ее жизнь, возможно, близится к концу, она может по крайней мере сказать: «Я — Франсес Певерелл. Я — это я». Если она выживет и выйдет замуж за Джеймса, она сможет предложить ему хотя бы равноправное партнерство. Она нашла в себе мужество встретиться лицом к лицу со смертью, но это оказалось в конечном счете не так уж трудно. Тысячи людей, даже дети, делают это каждый день. Пора ей найти в себе мужество встретиться лицом к лицу с жизнью.
Теперь она почувствовала себя странно спокойной. Время от времени она произносила молитву, читала в уме любимые стихи, припоминала радостные моменты прошлого. Она даже попыталась подремать и почти уже заснула, когда машину вдруг тряхнуло, и сонливость прошла, как не бывало. Габриел, очевидно, вел машину по ухабистой сельской дороге. «Ровер» подпрыгивал, раскачивался, плюхался в рытвины, его мотало из стороны в сторону, а вместе с ним мотало и Франсес. Затем последовал новый кусок дороги, уже не такой неровный, возможно — мощеный проселок. А потом машина стала, и Франсес услышала, как Габриел открыл свою дверь.
Джеймс взглянул на старинные часы на каминной полке. Было 7.42 — прошло чуть больше часа с тех пор, как он звонил Франсес. Она должна бы уже приехать. Он снова поминутно рассчитал время — он делал это все последние шестьдесят с лишним минут. Десять станций по Центральной от Банка до Ноттинг-Хилл-Гейта. Скажем, по две минуты на станцию — получается двадцать минут на езду в метро плюс пятнадцать до Банка. Но могло случиться, что Франсес не застала Клаудиу и пришлось вызвать такси. Пусть так, все равно поездка не заняла бы шестидесяти минут, даже в час пик, даже в центре Лондона, если только не было какой-то особенно долгой задержки — закрытых дорог или тревоги из-за террористов. Он снова набрал номер Франсес. Как он и ожидал, ответа не последовало. Тогда он еще раз позвонил Клаудии в Барбикан, и снова безуспешно. Это его не удивило. Она могла поехать прямо к Деклану Картрайту, а то и в театр с кем-нибудь или на обед. Зачем Клаудии сидеть дома? Он включил радио — лондонскую региональную станцию. Прошло еще десять минут, прежде чем он услышал краткие новости. Пассажиров предупреждали, что на Центральной линии метро задержано движение поездов. Причину не сообщили — такое бывало в тех случаях, когда задержка была связана с деятельностью ИРА, [114] однако предупредили, что четыре станции между Холлборном и Мраморной аркой закрыты. Так что все объяснилось. Может пройти еще целый час, пока Франсес сюда доберется. Ничего не поделаешь, надо терпеливо ждать.