— Мы ведь ваши друзья, мисс Уильямс, не так ли?
Она удивленно кивнула.
— Старые добрые друзья?
— Да.
— Тогда я хочу задать вам один вопрос. Если не хотите, можете не отвечать. Возможно, я не имею права это спрашивать, но мне очень хочется узнать. Вы любите этого Ноултона?
Щеки Лили сделались пунцовыми, она замялась и потом просто сказала:
— Да.
— Насколько сильно вы его любите?
— Настолько, — ответ был таким же быстрым, как при чтении катехизиса, — насколько он любит меня.
Дюмэн вскрикнул: «Браво!» — а Догерти усмехнулся. Потом они поднялись, и оба по-дружески протянули ей руки.
Она все поняла, но была не в силах что-то сказать и только пожала протянутые ей руки. После этого она обрела дар речи и попыталась их поблагодарить.
— Тихо! — оборвал ее Догерти. Он не любил нежностей, и для него это была тяжелая сцена. — Теперь надо его вызволить оттуда. И, наша маленькая девочка, положись в этом на нас. Это дело верное. Но, поверь, тебе придется за это заплатить. Нужно будет сделать одну вещь.
— Поцелуй от эта невеста? — предположил Дюмэн.
— Нет, проклятый французишка. Приглашение на свадьбу!
Проведя ночь в тюремной камере, Ноултон поднялся с топчана рано утром с сильной головной болью и острым чувством отчаяния и опустошенности.
Но завтрак, который он заставлял себя глотать, и умывание освежили его, и молодой человек понял, что за ночь голова у него посвежела и он обрел способность размышлять. Он присел на краешек топчана и стал обдумывать свое бедственное положение если не хладнокровно, то по крайней мере трезво и непредвзято.
Он старался не думать о Лиле, не мог спокойно о ней вспоминать, у него при этом щемило в груди от ее преданности, смелости и нежности к нему.
Он попробовал оценить возможные улики против него, прикидывал так и сяк, но это было подобно блужданию в темноте с закрытыми глазами. Ему ничего не было известно о том, что о нем знают.
Арестовали ли Рыжего Тима? Имеются ли какие-нибудь реальные доказательства любой из их — он нашел нужные слова — «экономических операций»? Или они рассчитывали поймать его «с товаром на руках», но Лиля обвела их вокруг пальца?
Все утро Ноултон сидел и размышлял над этими вопросами и не думал о Лиле. Он немного о ней беспокоился, она дала ему такой пример находчивости и смелости, что он был уверен в ее безопасности. Он знал, что ей удалось выскользнуть из квартиры, и, хотя у нее в руках был этот опасный сверток, избавиться от него ей не составило бы труда.
Он вспомнил ее смущение, когда она зашла к нему в квартиру, вспышку обиды, когда он показался ей равнодушным, загоревшиеся радостные огоньки в ее глазах, когда он сказал ей о своей любви, — и потом как ее руки обвили его шею, ее губы прикоснулись к его губам, ее искренние, такие сладкие слова в ответ.
А теперь — он взглянул на голые тюремные стены — это! Он поежился и застонал.
В этот момент из-за двери послышался голос — грубый голос тюремного надзирателя:
— Ноултон! Тут кое-кто хочет тебя видеть!
Человек на топчане от удивления вскочил на ноги.
Могла ли это быть… но нет, конечно, это не Лиля, подумал он и, поколебавшись, спросил:
— Кто это?
Затем он подошел к двери и посмотрел в зарешеченное окошко.
— Догерти! — удивленно вскрикнул он. — Что, ради всех святых, тебя сюда привело?
Бывший боксер, который стоял посередине коридора, приблизился к двери.
— Привет, Ноултон! Кажись, на этот раз твои дела неважнецкие. Как самочувствие?
Ноултон стоял, пристально глядя на него, и ничего не говорил. Зачем он пришел? Не случилось ли чего-нибудь с Лилей? Она не арестована?
— Чего ты хочешь? — требовательно спросил он. В голосе его звучало беспокойство.
Догерти рассмеялся:
— Так с друзьями не разговаривают. Но я вижу, что у тебя нервишки пошаливают, и поэтому извиняю.
— С… друзьями? — с запинкой переспросил Ноултон.
— Конечно. — Догерти снова рассмеялся, возможно для того, чтобы скрыть смущение. — А ты думаешь, иначе бы я сюда пришел? Помимо всего прочего, у меня тут для тебя небольшое послание от мисс Уильямс.
— Где она?
— Дома.
— С ней все в порядке? Она хорошо себя чувствует?
— Да, и то и другое.
— Слава богу! А записка?
— Не так громко. — Догерти подошел поближе к двери. — Я тебе ее тихонько передам. И говори потише — в этом маленьком отеле никогда нельзя знать, кто находится рядом. Погоди-ка минутку… Вот она!
Быстро!
Через решетку на пол камеры спланировал небольшой лист бумаги. Ноултон нетерпеливо наклонился, схватил его и сунул в карман. Его голос дрожал от волнения.
— Спасибо, старик. Тысячекратное спасибо. Ты уверен, что с ней все в порядке?
— Абсолютно.
— Слава богу! — Пальцы Ноултона теребили кусочек бумаги в кармане. — Меня только это и беспокоило. Не имеет никакого значения, что будет со мной, — в любом случае я это переживу. Но если с ней…
— Ничего с ней не случится, — перебил Догерти. — А теперь перейдем к делу, потому что у меня мало времени. Ты должен выбраться отсюда, Ноултон, и мы собираемся тебе помочь.
— Но почему…
— Не важно почему. Конечно, мы делаем это главным образом ради нее, но она рассказала нам сегодня утром кое-что, чего мы не знали раньше, и мы почувствовали, что нехорошо себя вели, а сейчас хотим начать честную игру. Но это главным образом ради нее. А ты с ней честен, не так ли? Мы только это хотим знать.
Вопрос был унизительным, но Ноултон проглотил обиду. Он понимал, что заслужил это и Догерти имеет право так спрашивать. Поэтому просто ответил:
— Ты знаешь, что честен. Она тебе не рассказала?
— Да. Я знаю. И я скажу, что ты счастливый дьявол, Ноултон.
Потом они обсудили, что нужно сделать для защиты Ноултона. Догерти с удивлением узнал, что молодому человеку ничего не известно о существующих против него уликах, и заметил, что это сильно осложняет дело. Он подытожил:
— Хороший адвокат во всем разберется. Дюмэн уже за ним послал — мы расстались у станции надземки, — и они, возможно, будут здесь после полудня.
— Но… — усомнился Ноултон.
— Что?
— Ну, насчет этого адвоката. Я думал сам себя защищать. Сомневаюсь, что он сможет чем-то помочь.
— В чем дело? Ты разорился? — напрямик спросил Догерти.