«Энстром» рокотал уже над башнями и церковными шпилями Кембриджа; видны были изгибы сверкающей под солнцем реки, по-осеннему яркие улицы, бегущие сквозь зелень лужаек к горбатым мостикам, церковная капелла Королевского колледжа, наклоненная и медленно вращающаяся на краю огромного полосатого квадрата зелени. И почти сразу же город остался позади, а под ними открылись, будто волнуемое зыбью эбеновое море, черные почвы Болот. Прямые дороги приподнимались над полями, деревни протянулись вдоль дорог, словно приникли к ним, ища безопасности на более высоких участках земли; одинокие фермы прятались под крышами – такими низкими, что казалось, они наполовину ушли в торфяник; кое-где поднимались величественные башни церквей, стоявших поодаль от деревень, и камни надгробий, окружавших церкви, походили на расшатавшиеся зубы. Теперь уже, должно быть, совсем близко: Дэлглиш разглядел на востоке устремленную вверх из западную башню собора в Или.
Мэссингэм поднял голову от карты и посмотрел вниз. Дэлглиш услышал в наушниках его хриплый голос: – Прибываем, сэр.
Под ними раскинулся Чевишем. Он лежал на узком плато над Болотами, ряды домов вытянулись вдоль более северной из двух сходящихся друг с другом дорог. Башня внушительной церкви, построенной в форме креста, была легко узнаваема, так же как и поместье Чевишем-Мэнор. За ним, распростершись на искореженном рвами поле и соединив две дороги, виднелись блоки из кирпича и бетона: будущее здание Лаборатории. «Энстром» протарахтел вдоль главной улицы: деревня походила на все деревни Восточной Англии. Дэлглиш увидел красно-кирпичный узорный фасад местной церкви, пару-другую богатых домов с крышами в голландском стиле, небольшой квартал недавно построенных ящиков-домов на две семьи: щите названием строительной фирмы еще не успели убрать; и здание, похожее на деревенский универмаг, а рядом с ним – почту. Народу на улицах было мало, но вскоре шум вертолета привлек внимание, и из магазинов и домов стали появляться люди, поднимали к машине напряженные бледные лица и смотрели вверх, прикрывая ладонями глаза от солнца.
Машина повернула к Лаборатории Хоггата, низко пролетая над часовней – должно быть, той самой часовней Рена. Она стояла примерно в полукилометре от дома, окруженная тройным кольцом буков: одинокое здание, такое маленькое и такой совершенной формы, что казалось архитектурным макетом, помещенным точно посреди специально созданного ландшафта, или элегантной беседкой в форме церквушки, оправдывающей свое существование лишь классической чистотой линий и столь же далекой от религии, сколь и от жизни. Странно, что она стояла так далеко от дома. Дэлглиш подумал, что она, скорее всего, была построена позже, возможно, потому, что первый владелец поместья повздорил с местным священником и назло ему решил сделать все возможное, чтобы без него отправлять духовные службы. Поместье вовсе не казалось достаточно крупным, чтобы его владельцы могли содержать собственный храм. Пока заходили на посадку, выдалось несколько секунд, когда ничто не мешало Дэлглишу рассмотреть в промежутке меж деревьями западный фасад часовни. Единственное с высокой аркой окно с двумя уравновешивающими его нишами, их разделяют четыре коринфских пилястра, а все вместе увенчано большим фронтоном в стиле поздней английской готики, с шестиугольным фонарем наверху. Низко летящий вертолет, словно щеткой отряхивал кроны деревьев. Хрупкие, легкие, как обрывки горелой бумаги, осенние листья, сорванные воздушным потоком, дождем сыпались на крышу Лаборатории, на яркую зелень лужайки.
Вдруг резко, так, что тошнота подступила к горлу, вертолет взмыл вверх, часовня исчезла из вида, и машина, грохоча винтами, застыла, готовая опуститься на каменную террасу позади дома. За крышей дома виднелся передний двор, разделенный на участки для парковки автомобилей: аккуратным рядком выстроились полицейские машины и еще одна – фургон, видимо, для перевозки трупов. Широкая въездная аллея, обрамленная лохматым кустарником и редкими деревьями, вела от дороги, обозначенной на карте как Стоуни-Пигготс-роуд. Ворот у въезда в аллею не было. Напротив въезда можно было видеть яркий щиток автобусной остановки и навес для пассажиров. Но вот вертолет пошел вниз, и теперь видна была лишь задняя стена дома. В окне первого этажа смутно маячили лица наблюдавших за посадкой.
На площадке ждала «приемная комиссия» – три человека. Сверху фигуры их казались странно укороченными, с вытянутыми вверх шеями. Ветер от шлепающих по воздуху винтов гротескно взлохматил им волосы, штанины их брюк бились вокруг ног, а пиджаки плоско прилипли к груди. Когда смолкли моторы, неожиданно наступившая тишина была такой абсолютной, что Дэлглишу показалось, будто три неподвижных фигуры – манекены в витрине затихшего мира. Он и Мэссингем отстегнули привязные ремни и выбрались наружу. Секунд пять обе группы стояли молча, рассматривая друг друга. Затем, одинаковым жестом, трое встречавших пригладили волосы и осторожно двинулись вперед, навстречу Дэлглишу. В ту же минуту слух его восстановился – уши больше не были заложены, – и мир снова обрел звучание. Дэлглиш обернулся – поблагодарить пилота и сказать ему несколько слов. Затем вместе с Мэссингемом пошел к встречающим.
Он уже был знаком с суперинтендентом Мерсером из местного Угро: они встречались на нескольких конференциях сотрудников полиции. Даже на расстоянии десяти – двенадцати метров бычья шея и плечи суперинтендента, его круглое лицо комедианта с широким, улыбчивым ртом и блестящими пуговицами глаз были легко узнаваемы. Дэлглиш почувствовал сокрушительное рукопожатие, а затем Мерсер представил остальных. Доктор Хоуарт: высокий блондин, почти одного роста с Дэлглишем, широко расставленные глаза необычайно глубокого синего цвета, обрамленные такими длинными и пушистыми ресницами, что любое другое лицо могло бы показаться женственным, но только не это – таким надменно мужественным было оно. Хоуарт мог бы считаться необычайно красивым, подумал Дэлглиш, если бы не легкое несоответствие в чертах лица, скорее всего контраст между тонкой и нежной кожей, обтянувшей изящной лепки скулы, и слишком волевым, выдающимся вперед подбородком под бескомпромиссным ртом. Дэлглиш и так понял бы, что Хоуарт богат. Синие глаза взирали на мир с чуть цинической уверенностью человека, привыкшего получать желаемое – стоило только пожелать – самым простым из существующих способов: заплатив за него. Рядом с ним – доктор Генри Керрисон, такой же высокий, но рядом с Хоуартом казавшийся меньше ростом. Его изрезанное морщинами, взволнованное лицо было бледно от усталости, а в темных глазах с припухшими веками таилось что-то, похожее на горькое сознание фиаско. Он крепко пожал Адаму руку, но не произнес ни слова. Хоуарт сказал:
– Через черный ход сейчас мы не сможем пройти, придется обойти здание кругом. Так будет проще.
С расследовательскими чемоданчиками в руках, Дэлглиш и Мэссингем последовали за ним, обходя дом сбоку. Лица в окне первого этажа исчезли, повсюду царила необычайная тишина. Шурша листьями, усыпавшими дорожку, вдыхая терпкий осенний воздух и ощущая на лице солнечные лучи, Мэссингем почувствовал, как его охватывает почти животная радость бытия. Прекрасно, что он не в Лондоне. Дело обещало быть интереснейшим, именно такие дела он и любил. Их небольшая группа завернула за угол дома, и Дэлглиш и Мэссингем впервые по-настоящему увидели фасад Лаборатории Хоггата.