Единственное, чего мне не приказал президент, — это похоронить Линкольна Ли на Арлингтонском кладбище и накрыть его могилу мраморной плитой.
— Это было бы прекрасно.
Начальник секретной службы снова откашлялся и прищурился.
— Конечно было бы, — продолжил он. — Вся соль в том, что терпимость — это лучшее оружие борьбы с недовольными меньшинствами, как сказал президент, во всяком случае, до тех пор, пока ими не будет совершено очевидное противоправное деяние. Он не хочет рассматривать это похищение как очевидное противоправное деяние, поскольку ему удалось вернуться назад живым и невредимым. Он сказал, что, несмотря на мои огромные способности, найти преступников будет невозможно. Что ты сказал?
— Ничего, сэр.
— Вот и я говорю: ничего, то есть невозможно. Он сказал, что, несмотря на мои огромные способности, вероятнее всего, будет невозможно найти истинных виновников преступления. Он сказал, что выложит кабинету министров все известные ему подробности похищения и что любая попытка секретных служб провести расследование по тем немногим данным, которыми он располагает, приведет только к появлению новых тупиковых версий. Короче говоря, Моффет, давай посмотрим, сможешь ли ты проглотить это и не подавиться: президент Стэнли не имеет никакого намерения сказать мне даже одного-единственного словечка по поводу обстоятельств его похищения. Он поставит в известность кабинет министров, то есть собственного секретаря Браунелла, и Браунелл состряпает роскошное блюдо для прессы.
— Я хорошо понимаю ваше разочарование, — отозвался Чик.
— Да уж, ты понимаешь. — С этими словами Скиннер налил себе еще виски и выпил. — Я пью только потому, — мрачно сообщил он, — что мне страшно хочется доказать тебе: я не дурак и никогда им не буду.
— Командир, я уже знаю это. Мне бы хотелось пойти домой и помыться.
— Можешь идти. Через минуту. Моффет, ты — подлый двуликий мерзавец. Ты — мерзкий лгун. Ты — гадюка, коварная и предательская.
— Да, сэр.
— Ты это и сам знаешь. Я уже задал пару вопросов Сэму Карру. Этим утром ты, чтобы добраться до гаража на Мэриленд-авеню, несмотря на бурное уличное движение, проехал более двух миль за четыре минуты. У тебя был пропуск в Белый дом, подписанный в четверг секретарем президента Браунеллом, который вечером в понедельник покупал хлороформ. Работая над этим делом, я наткнулся на два или три обстоятельства, которым я могу дать объяснения только в том случае, если предположу, что, вместо того чтобы быть похищенным силой, президент просто решил, что ему нужно отдохнуть. В этом случае к кому он, по-твоему, поедет в гости? Ну а теперь попробуй доказать, что я — дурак.
Слова начальника нисколько не удивили Чика. Он посмотрел на бутылку с виски, потом снова на Скиннера. Наконец он сказал:
— Послушайте, командир. Давайте в порядке допущения при споре скажем, что вы больны. Как вы думаете, много ли людей страдают подобной болезнью?
Скиннер с одобрением закивал:
— Вот это ближе к делу, Моффет, пока мы понимаем друг друга. Никто, только я один.
— Вы уверены в этом?
— Да. Нисколько не сомневаюсь.
— А Уорделл?
— Нет, черт возьми. Он настолько запутался, что по-прежнему подозревает японцев.
— Вы сильно пьяны?
— Обо мне не беспокойтесь. Я пьян настолько, насколько мне этого хочется. Сейчас я поеду домой, съем пять бифштексов и просплю пять дней кряду.
— Вы не будете слушать выступление президента по радио?
— Я смогу прочитать его завтра утром в газетах. Спокойной ночи, Моффет. Конечно, я мог бы держать свой рот на замке, но ведь я не национальный герой вроде тебя, я — простой сыщик.
Стрелки часов показывали восемь пятьдесят; часы стояли на каминной полке в гостиной дома, который принадлежал семейству Деллинг и был отделен от их аптеки одним незастроенным участком. Однако точное время было без двух минут девять, и Виоле Деллинг было известно об этом, она знала, что ее часы на восемь минут отстают, поэтому радио у нее было уже включено.
«…слушали программу, выпуск которой обеспечен химической корпорацией „Олимпус“, изготавливающей „Ночное очарование“ — слабительное в виде леденцов с фруктовым вкусом, прекрасное лакомство для детей и хорошее средство для их отцов и ма…»
— Надеюсь, что никто не опоздал, — сказала Виола Деллинг, обнося собравшихся блюдом с домашним печеньем.
Чернокожая служанка наполнила стаканы грейпфрутовым соком.
— Надеюсь, — продолжила миссис Деллинг, — никто не будет отвлекать нас, ведь это историческое событие, как бы мы ни смотрели на него. То есть я хочу сказать, что это критический момент в жизни нашей великой нации, в особенности в моей жизни, поскольку мне была дарована возможность заглянуть по ту сторону занавеса, скрывающего великие события…
— То есть вы хотите сказать, что были арестованы, — хихикнула Гарриет Грин.
— Я была задержана как важный свидетель, — поправила Виола Деллинг и благодушно посмотрела на гостью.
Однако при этом было отмечено, что блюдо в ее руках дрогнуло и накренилось так, что два или три печенья соскользнули на пол.
— Конечно. Вот почему детективы обходили всех нас подряд, задавая про вас очень интересные вопросы.
«…говорит Федеральная радиостанция. Нам хочется поблагодарить изготовителя сигарет „Бэкингем“ табачную компанию „Пьедмонт“ за то, что она в этот час любезно уступила нам свое время на радио, чтобы дать возможность…»
Миссис Оркатт, пухлая и сияющая, поспешно затолкала в рот остатки печенья и ущипнула за руку Гарриет Грин:
— Придержите язык, Гарриет. Ну конечно, она была арестована. Но разве вы не у нее в гостях, разве вы не пьете ее грейпфрутовый сок? Мой сын, Вэл, вот он-то вовсе не был арестован. Просто до сегодняшнего дня его держали в больнице из-за травмы головы. Он уже признан…
«…обратится к вам из своего кабинета в Белом доме, и через мгновение вы услышите его…»
— Ш-ш-ш! Сейчас он будет говорить! Тише! — Последние замечания были адресованы главным образом миссис Оркатт, которая самодовольно кивнула и потянулась за следующим печеньем. Виола Деллинг поставила блюдо на стол, произнесла на одном вздохе: «Историческое событие!» — и села.
«Граждане Соединенных Штатов, друзья мои! — Президент говорил по радио, как будто беседовал с ними, голосом приятным и непринужденным. Мэрион Вотер закашлялась, и все сердито посмотрели на нее. — Надеюсь, вы не подумаете, что я слишком злоупотребляю возможностями, которые это современное изобретение, радио, предоставляет мне для общения с вами. Мне известно, что у всех вас есть собственные серьезные дела и насущные проблемы; мне известно и то, что я один из множества слуг общества, которых вы нанимаете для управления повседневной жизнью государства и для проведения внешней политики. Будучи главой исполнительной власти, я стараюсь не только не жалеть сил и способностей ради того, что, как я считаю, в наибольшей степени отвечает высшим интересам правительства и государства, но также учитывать ваши представления о правах и правосудии. До тех пор пока вы знаете, что я намерен делать, и я имею достаточно четкое представление о том, что вы думаете об этом, подобная система будет работать эффективно; однако иногда происходят некоторые события, в результате которых у меня возникает неприятное чувство, что мы больше не понимаем друг друга, и мне необходимо убедиться, что вы имеете четкое представление о целях и намерениях моей работы и, таким образом, в свою очередь можете информировать меня и других наших слуг общества о вашем мнении по тому или иному поводу. Для этой цели радио — самый простой и удобный механизм.