— Это Феликс Бек, учитель и репетитор Яна.
— А кто та хорошенькая девочка, вся сжалась, будто ее до смерти испугали?
— Дора Моубрей, аккомпаниатор Яна. Естественно, она испугана. Ее отец был менеджером — и моим, и Яна… Ты слышал о нем — Лоутон Моубрей, он выбросился из окна своего офиса несколько месяцев назад и разбился насмерть. Высокий парень, расталкивающий других, — Перри Данхэм, сын миссис Помфрет, Ирэн Данхэм Помфрет, — ты ее знаешь. Перри — ее сын от первого мужа.
— А она где?
Диего пожал плечами:
— Понятия не имею. Наверное, уже сидит в своей ложе. Думаю, она должна быть здесь.
— А кто, скажи мне ради бога, выходит из гримерной? Они там тоже были! Кто это?
— Женщину ты знаешь.
— Нет, не знаю.
— Посмотри внимательней. Ты же ходишь в кино.
— Не часто. Она актриса?
— Конечно. Это Хиби Хит. Но парня, который с ней, я не знаю. Смотри, как она вцепилась в Яна и как Кох на нее уставился.
— Не хочу. — В голосе Фокса звучало отвращение. — Нужно быть деревянной колодой, чтобы на такое смотреть. Пошли в зал.
Диего кивнул:
— Пора. До начала несколько минут. — Его черные глаза были устремлены куда-то за Яна Тьюсара, все еще стоявшего на пороге гримерной. Вокруг суетились и галдели люди. — Ужасно — так долго дожидаться выхода на сцену, пальцы горячие, струны влажные, хотя когда холодные и сухие, это еще хуже. Пошли отсюда, Фокс.
Когда они добрались до своих мест в десятом ряду партера, Диего снял шляпу и пальто и стоя окинул взглядом зал. Зал был почти весь заполнен, к нескольким свободным местам спешили опаздывающие, но это, как он прекрасно знал, еще ничего не значило. Любой опытный антрепренер, устраивающий дебют в Карнеги-Холл, умеет обеспечить полный зал. А в данном случае была задействована миссис Помфрет, не говоря уж о более мелких светилах, сноровисто прокладывающих молодым артистам дорогу к славе и счастливой судьбе. Увидев множество знакомых лиц, особенно в ложах над ними, Диего понял, что, организуя концерт Яна Тьюсара, они действительно здорово поработали. Однако миссис Помфрет он не нашел, хотя, вероятно, она тут побывала.
Уже садясь в кресло, Диего шепнул на ухо Фоксу:
— Загадка. Специально для тебя. Миссис Помфрет нет.
Леди всегда садится в ложу «Г», а сейчас ложа пуста.
Фокс рассеянно кивнул, уткнувшись в программку. За роялем Дора Моубрей. Пастораль и скерцо, опус 8, Лало. [2] Ему это ни о чем не говорило. Он перевернул страницу. Примечания к программе концерта составил Филипп Тернер. Следует избавиться все же от привычки покупать вещи по дороге и рассовывать их по карманам; хотя, с другой стороны, почему бы и не принести блок «Дикси» Крекеру, который курит только их. Фокс взглянул на часы: без двадцати восемь. «Это было одно из любимых произведений Сарасате, и он исполнял его с подъемом и вдохновением». [3]
Люстры медленно гасли, публика в нетерпении заерзала и затихла. На сцене открылась дверь слева, из нее вышла молодая женщина в платье цвета спелого абрикоса и прошла к роялю. Раздались жидкие аплодисменты, на которые она не обратила внимания. Лицо ее было бледным, а абрикосовое платье делало его просто белым, и Фоксу показалось абсурдным, что никто не сообразил хоть немного ее подкрасить. Наблюдая, как она села на стул, наклонила голову и замерла, он залюбовался ее тонким профилем. В это время дверь снова открылась, и взрыв аплодисментов встретил героя вечера. Ян Тьюсар прошествовал напряженной, но не без грации, походкой на середину сцены, с серьезным видом поклонился публике, выждал мгновение и, невзирая на продолжающуюся овацию, повернул голову к Доре Моубрей. Она опустила руки на клавиатуру, дала тон для настройки, Тьюсар поднял и положил скрипку под подбородок.
Бросив на Диего косой взгляд, Фокс заметил, как левая его рука, на которой не было двух пальцев, судорожно схватилась за запястье правой, как только смычок Тьюсара взметнулся в воздух, чтобы полилось, согласно программке, «восхитительное, печальное анданте».
Ничего не произошло. То есть ничего особенного. Публика вежливо слушала, в меру покашливала и шуршала программками, скрипка и рояль звучали вполне мелодично. Для Текумсе Фокса, который никогда не ходил на концерты, музыка казалась вполне приятной и даже доставляла некоторое удовольствие. Однако к концу пьесы он начал чувствовать некоторое беспокойство. Конечно, Диего, слушавший скрипача затаив дыхание, являл собой пример благонравия, но маленький господин, сидящий справа от Фокса, почему-то укоризненно качал головой.
Когда Тьюсар, бледный, мрачный, опустошенный, опустил смычок и застыл в неподвижности, публика захлопала скорее по привычке и из вежливости.
Фокс наклонился к своему другу и тихо спросил:
— В чем дело? Он сыграл не ту вещь?
Диего мотнул головой, ничего не ответив, однако Фокс услышал, как сидящая перед ним женщина прошептала своему спутнику:
— Ничего не понимаю. Никогда не слышала такого мертвого звука, а я-то уж всего наслушалась. Если он будет продолжать в таком духе, было бы преступлением не остановить его…
Тьюсар кивнул Доре Моубрей, и они начали вторую вещь. Фокс воспринимал музыку так же, как и раньше, но спустя несколько минут он уловил легкий шум в публике. Ему вдруг стало неудобно сидеть, захотелось по-другому скрестить ноги. Маленький господин справа откровенно ерзал и нарочно уронил программку. После того как закончилась пьеса, аплодисменты прозвучали еще более скупо. Фокс даже не взглянул на Диего, он просто заново перекрестил ноги и молился, чтобы последняя вещь, за которой следовал «Обертасс» Венявского, была короткой. Так и случилось. Реакция публики была прежней. Реакция Тьюсара еще короче. С застывшим выражением на бледном лице он несколько мгновений стоял на сцене, глядя прямо перед собой, затем повернулся на каблуках и зашагал прочь. Публика глухо и нестройно загудела. Дора Моубрей, еще бледнее, чем Тьюсар, несколько секунд сидела за роялем, затем вскочила и стремглав побежала к двери.
— Пошли, — прорычал Диего, взявшись за пальто и шляпу.
Фокс забрал свое пальто и последовал за ним по проходу.
В фойе Диего снова прорычал:
— Мне надо выпить.
Фокс кивнул, и они сошли по лестнице в бар.
Текумсе потихоньку тянул из своего стакана виски с содовой, наблюдая за тем, как испанец опрокидывает — одну задругой — двойные порции виски; судя по выражению его лица, к беседе он не был расположен, да и сам Фокс был смущен и не знал, что сказать. Около года назад по настоятельной просьбе Диего он вложил две тысячи долларов в приобретение скрипки для молодого виртуоза, который, как сказал Диего, был или мог бы стать вторым Сарасате. И сегодня его пригласили на концерт, чтобы он своими глазами увидел триумф, в обеспечение которого и он внес свой скромный вклад. И сейчас он испытывал не только смущение, но и некоторое раздражение. Он не хотел идти на концерт. Он ничего не понимал в музыке. В нем не возникло ощущения своей причастности к триумфу другого человека. Он продолжал молча тянуть из стакана, а его приятель угрюмо пялился на пустые бутылки, стоящие на полке бара.