— Частенько, — кивнул Дэймон.
— Какое у вас предложение? — напомнил Дервин.
— Ничего особенно важного, — заверил его Фокс. — Я согласен с полковником: здесь действительно слишком многолюдно, а если учесть, что вы приняли новую версию, вам, полагаю, придется начинать допросы по-новому. Так ведь?
— Даже если мне придется торчать здесь всю ночь, — мрачно пообещал Дервин.
— Разумеется, — сочувственно кивнул Фокс. — Но прежде чем вы за это приметесь, позвольте мне закончить небольшую игру, которую я затеял, когда этот выстрел нас прервал. Она займет всего несколько минут.
— Какая еще игра?
— Я вам покажу. Просто одна моя дурацкая идея. — Фокс быстро повернулся. — Вы принесли бумагу и карандаши, Беллоуз? Давайте сюда, на стол. Раздайте их, и мне дайте тоже. Только для тех, кто был здесь в то время… вот, миссис Пембертон, мисс Грант. Это вам, мистер Фуллер, можете не писать, если не хотите…
— Что писать? — выкрикнул Бриссенден, брызгая слюной. — Чего вы добиваетесь? Дайте-ка я посмотрю на одну из этих бумажек!
— Я не могу этого разрешить, Фокс… — начал Дервин, но инспектор Дэймон тихо сказал ему:
— Да оставьте, пусть делает, я бы позволил. С ним никогда заранее не знаешь…
Фокс улыбнулся ему:
— Спасибо, инспектор. Я тоже не знаю, что получится, но это хорошая мысль. — Он обвел глазами группу людей. — Еще мистеру Джордану, Беллоуз. Вот так. Теперь каждый из вас напишет то, что я продиктую, и подпишет внизу свое имя или просто инициалы. Как я уже говорил, это будет фраза из «Декларации независимости».
— Ха! — фыркнул Бриссенден.
— Конечно, — продолжал Фокс, — никто из вас не обязан меня развлекать, но миссис Пембертон любезно согласилась, и я надеюсь, вы тоже не откажетесь. Вот предложение…
— Писать печатными буквами или обычными? — поинтересовался Кестер.
— Любыми, какими хотите. Писать придется быстро.
Так вот: «Мы взаимно вверяем друг другу наши жизни…» — Фокс сделал паузу. Бросив взгляд, убедился, что все восемь карандашей пришли в движение. Еще немного подождал. — Написали? «Мы взаимно вверяем друг другу наши жизни, наше имущество и нашу священную честь». — Опять остановился. Последним замер карандаш в руках Люка Уира. — Вот и все. Теперь, пожалуйста, напишите свое имя или инициалы внизу… Что такое, мистер Фуллер? Карандаш сломался? Ничего, давайте сюда, я сам поставлю ваши инициалы.
— Дайте мне этот листок! — подскочил Дервин. — Давайте мне их все!
— Вы не будете знать, что с ними делать, мистер Дервин, — возразил Фокс, но, бросив один беглый взгляд на каракули Фуллера, передал листок прокурору. То же самое он сделал со всеми другими. Движения его были так стремительны, а взгляд на каждую страничку так короток, что, не успев опомниться, Дервин уже стоял с пачкой листов бумаги в руке, а Фокс с улыбкой говорил ему:
— Вы о них лучше позаботитесь, возможно, они потребуются в качестве улик.
Он обежал взглядом присутствующих.
— Большое всем спасибо! — И снова обратился к Дервину: — Я буду на террасе, если понадоблюсь вам. — Повернувшись на каблуках, он зашагал через комнату под взглядами устремленных на него глаз.
— Похоже, он просто спятил, — пробурчал Бриссенден, обращаясь к инспектору Дэймону.
Тот покачал головой.
— Нет, не просто. Он жуткий выдумщик, этот Фокс.
Слушайте его.
Из холла до них донесся баритон Фокса, который что-то напевал.
Через час, где-то в начале двенадцатого, из библиотеки вышел Дэн Пейви и одарил двух сидевших в боковом холле полицейских свирепым взглядом. В ответ ему досталась лишь пара широких зевков. Поудобнее устроив левую руку в поддерживающей повязке, в качестве которой временно приспособили кусок белого муслина, вице-президент прошел в музыкальную комнату. Там сидело несколько человек, но Фокса среди них не было, поэтому Дэн двинулся дальше, к главному холлу. Там перед ним откуда-то возник Беллоуз, который и сообщил, что мистер Фокс ждет его наверху, куда мистера Пэйви готовы проводить…
— Я провожу его, Беллоуз.
Это сказала Нэнси Грант, внезапно появившаяся откуда-то.
Беллоуз поблагодарил ее и отступил. Нэнси пошла вперед. Дэн двинулся за ней по широкой витой лестнице, потом по ковру, занимающему почти всю ширину просторного коридора, к одной из дверей.
— Вот здесь, — сказала Нэнси.
— Спасибо.
Она не тронулась с места. Дэн тоже стоял. Губы девушки приоткрылись, потом снова сомкнулись.
— Что ты хотела сказать? — спросил он.
— Твоя рука.
— Что моя рука?
Ее палец почти коснулся его руки.
— Больно?
— Ничего страшного.
Они не двигались с места. Теперь уже Дэн открыл рот и снова закрыл его.
— Что ты хотел сказать?
— Действительно хотел кое-что сказать, — пророкотал Дэн чуть тише обычного. — И скажу. Это насчет твоего плейбоя. Я ведь действительно думал, что он застрелил своего отца. Но как я понял, ты даешь ему алиби, значит, я ошибся. Поздравляю…
— Он вовсе не мой.
— Ну как знаешь. Я просто хотел сказать, что, обвинив его публично в убийстве, я выставил себя перед тобой на посмешище. Мне вчера приснился сон. Снилось, будто я собираю для тебя цветы. Красные. Вот этими ручищами, представляешь? Какие хочешь делай выводы, все равно окажешься права.
— Но я… — Нэнси помолчала, потом продолжила: — А какие выводы сделал ты сам?
— Никаких не делал. Зачем мне их делать? Никто бы не стал, если бы увидел такой сон. Собирал цветы и старался, чтобы букет выглядел красиво. Пожалуйста, потерпи, засмеешься тогда, когда я буду достаточно далеко, чтобы не слышать.
Он шагнул к двери, на которую Нэнси указала, открыл ее без стука, вошел в комнату и затворил дверь за собой.
Сидевший там в одиночестве Фокс поднял на него глаза и спросил:
— Ну что?
Вице-президент кивнул.
— Все нормально, — сообщил он. — Они хотели, чтобы я подписал показания и опознал револьвер, вот и все.
Это действительно мой револьвер. Знаете, просто в дрожь бросает, когда узнаешь, что твое оружие использовали, чтобы убить человека.
— Это не твое оружие, а мое, — поджал губы Фокс. — Не об этом сейчас речь, Дэн. Не стоит сейчас обсуждать это.
— Можно и потом… Если вообще об этом нужно говорить. Вряд ли это что-то даст. Мы ведь и раньше говорили, а что изменилось? У вас свои представления, у меня свои.
— Это может что-то дать, если я помешаю тебе претворять твои идеи на практике, да еще в моем деле и по отношению к моей собственности.