И я отправился на кухню.
Прошло три недели и восемь часов. Во вторую пятницу апреля, в одиннадцать утра, Вулф спустился на лифте из оранжереи в прихожую, прошествовал в кабинет и опустился в свое огромное, рассчитанное на слона, кресло.
Как обычно, я просматривал утреннюю почту, которую клал на его книгу для записей под пресс-папье.
— Самое верхнее письмо не терпит отлагательства, — сказал я. — Картрайт из «Консолидейтед продактс» снова жульничает. Или пытается водить нас за нос. Хотя в последний раз он заплатил по нашим векселям двенадцать кусков и даже не пикнул. Вам надо поговорить с ним.
Вулф оттолкнул пресс-папье с такой силой, что оно прокатилось по столу и свалилось на пол. Потом схватил кипу почтовой корреспонденции, бешено смял и швырнул в корзину для бумаг.
Конечно, это было мальчишеством, так как он прекрасно знал, что чуть позже я выну письма оттуда, но жест был красивым, и я его оценил. Судя по его настроению, я бы не удивился, если бы он взял другое пресс-папье, вырезанное из черного дерева (оно уже однажды было использовано неким человеком по имени Мортимер, чтобы раскроить череп жене), и запустил им в меня. А настроение у меня было такое дрянное, что я мог бы и не увернуться.
За прошедшие пятьсот двенадцать часов была проделана колоссальная работа. Сол Пензер, Фред Даркин и Орри Кэтер — все были созваны в первое же утро и отправлены на задание. С тех пор им заплатили 3143 доллара 87 центов, включая расходы. Я сам вкалывал по шестнадцать часов в сутки, частично головой, но в основном ногами. Вулф общался с тридцатью разными людьми, главным образом у себя в кабинете, но к пятерым из них, которые не могли прибыть к нему, он сам выходил и даже выезжал, чего никогда не сделал бы прежде ни за какой гонорар. Он часами сидел за телефоном и за это время шесть раз звонил в Лондон, пять — в Париж и три — в Бари, в Италию.
Конечно, все это были пустяки по сравнению с тем, что пришлось проделать полицейским. Дни проходили за днями, версия отпадала за версией, и дело уже заглохло бы, если бы велось как обычно, для проформы. Однако полицейские сыщики трудились не покладая рук. По двум причинам: во-первых, они опасались осложнений международного характера и хотели избежать их; во-вторых, не хотели стать всеобщим посмешищем. В самом деле, убит лучший друг Ниро Вулфа, к расследованию привлечен сам Ниро Вулф, однако до сих пор не задержан ни один подозреваемый. Поэтому бумаги продолжали накапливаться, а блюстителям порядка не удавалось ни на минуту расслабиться. Кремер звонил Вулфу пять раз, Стеббинс еще больше, а Вулф дважды принимал участие в совещаниях у окружного прокурора.
Мы девять раз ужинали в «Рустермане», причем Вулф неизменно настаивал на том, чтобы расплатиться по счету, и расплачивался. Несмотря даже на то, что был душеприказчиком всего имущества Марко. Вулф приходил рано, чтобы провести часок на кухне, и дважды крупно поспорил с ее поварами — в первый раз по поводу морнейского соуса, а затем они разошлись во мнении, как готовить деволяй. Я бы заподозрил его в брюзгливости, если бы вытянутые физиономии шеф-поваров не свидетельствовали о том, что он абсолютно прав.
Конечно, Кремер со своей армией выполняли всю рутинную работу. Автомобиль, из которого стреляли, оказался украден часом раньше со стоянки на Западной Пятьдесят шестой улице, а затем брошен на Второй авеню. Эксперты, начиная от дактилоскопистов и кончая специалистами по баллистике, напустили тумана, с тем же результатом работали три-четыре дюжины людей, отрабатывавших «женскую» версию, которая через пару недель разрослась и включала еще больше женщин в дополнение к первым семи, охватывая знакомых Марко уже не за год, а за четыре. Однажды Кремер сказал Вулфу, что он, если хочет, может пройти всю цепочку, просмотрев около трехсот записей бесед с восьмьюдесятью четырьмя опрошенными, и Вулф посмотрел их. Он провел за ними у окружного прокурора одиннадцать часов. В результате сделал девять предположений, по всем была проведена работа, но дело не сдвинулось с места. Он оставил в покое женщин и те чувства, которые они вызывали у копов, и переключил Сола, Фреда и Орри, уж не говоря обо мне, на международное направление. Была проделана колоссальная работа. Мы многое узнали о тех десяти организациях, которые перечислены в манхэттенском телефонном справочнике и названия которых начинаются со слова «югославский». Мы узнали также, что сербам глубоко наплевать на боснийцев, не говоря уж о хорватах, которых они вообще за людей не считают. Что преобладающее большинство югославов в Нью-Йорке настроены против Тито, и практически все — против русских. Что восемь процентов швейцаров на Парк-авеню — югославы. Что жители Нью-Йорка, которые сами или через родителей ведут свой род из Югославии, категорически уклоняются от любых разговоров с незнакомцами и могут полностью прекратить общение, если им покажется, что вы что-то вынюхиваете. И еще кучу других сведений, из которых только немногие вселяли слабую надежду навести наконец на след того негодяя, который всадил три пули в Марко Вукчича. Словом, поиски зашли в тупик.
В первые четыре дня мы видели Карлу еще дважды. Она явилась в субботу днем и спросила Вулфа, правда ли то, что, как было объявлено, похороны не состоятся. Он сказал, что да, в соответствии с последней волей Марко, изложенной в письменном виде, его тело кремируют, причем без всяких церемоний. Она возразила, что сотни людей хотели бы выразить ему уважение и любовь, а Вулф ответил, что если уважать убеждения, которые имелись у человека, но которого уже нет в живых и который не может настоять на своем, то он должен хотя бы иметь право диктовать, как распорядиться собственным телом. Единственное, чего Карла смогла добиться, так это обещания, что прах Марко отдадут ей. Затем она поинтересовалась успехами в расследовании. Вулф ответил, что непременно сообщит, как только будет что сообщить. Этот ответ ее явно не удовлетворил.
Карла снова пришла в понедельник вечером. Мне надоело реагировать на проклятый дверной звонок, и я поручил это Фрицу. Войдя в кабинет, она решительно прошагала к столу Вулфа и выпалила:
— Вы донесли на нас в полицию! Они продержали Лео целый день, а днем пришли за Полем и забрали его! Я знала, что не должна вам доверять!
— Пожалуйста, уймись… — начал было Вулф, но ее уже прорвало.
Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Карла продолжала поносить и обвинять его, пока не устала и не остановилась, чтобы перевести дыхание.
Вулф, открыв глаза, осведомился:
— Ты закончила?
— Да! И заодно закончила с вами!
— Тогда не о чем говорить. — Он дернул головой. — Вон дверь.
Она подошла к красному кожаному креслу и уселась на самый краешек.
— Вы же говорили, что не донесете на нас в полицию…
— Я не доносил. — Вулф казался усталым и возмущенным. — Если ты мне не доверяешь, ты не поверишь ничему, что я скажу, так к чему лишние слова?
— Я хочу их услышать.
— Очень хорошо. Я ничего не сказал полиции ни о тебе, ни о твоих соратниках, ни о предположениях относительно убийства Марко. Но в полиции служат отнюдь не дураки. Они, я точно знаю, умеют добираться до сути. Я удивлен, что этого еще не случилось. Они приходили к тебе?