— На столе в спальне, — сказал я, — он оставил записки Фрицу, Теодору и мне. Вот моя.

Я протянул ее Арчеру. Тот пробежал ее глазами и передал Дайксу. Дайкс перечел ее дважды и вернул Арчеру, который упрятал записку в собственный карман.

— Господи! — с чувством повторил Дайкс, взглянув на меня с выражением, которое мне не понравилось. — Ну и наворотили! Я всегда считал, что у Вульфа семь пядей во лбу, да и вам я пальца в рот не положил бы, но тут вы, пожалуй, перестарались. Это как пить дать. — Он повернулся к Арчеру. — Все здесь ясно.

— Несомненно. — Арчер опять сжал кулак. — Гудвин, я даже не прошу, чтобы вы рассказали, что случилось на самом деле. Я сам расскажу вам. Найдя тело миссис Рэкхем, вы сговорились с Лидсом и придумали эту сказку про визит к Вульфу. Лидс пришел сюда, чтобы сообщить об убийстве. Вы поспешили к его дому, чтобы позвонить Вульфу и доложить как о преступлении, так и о вашем сговоре с Лидсом… или же Вульф уже знал о нем, поскольку вы прикидывались, что расследуете дело об отравлении собаки. В любом случае Вульфу было известно нечто такое, что он не смел бы скрыть и в равной степени не отважился бы выложить вам. А тут еще убийство, которое подлило масла в огонь. Поэтому он счел за благо исчезнуть, и нам, возможно, потребуется день, а то и неделя, чтобы разыскать его. Зато вы в наших руках.

Он стукнул кулаком по столу, не слишком, впрочем, сильно.

— Вы знаете, где скрывается Вульф. Вы также знаете, какой именно информацией он располагает и из-за чего вынужден прятаться. Это ценные улики, которые необходимы мне для расследования убийства. Неужто вы сами не понимаете, что приперты к стенке? И двадцать Ниро Вульфов не вытащат вас из такой передряги. Даже если он готовит нам один из своих дурацких сюрпризов, даже если завтра он мне предъявит убийцу вместе с неопровержимыми уликами для суда, мне этого будет недостаточно. Протокола вашего вчерашнего допроса не существует. Я сейчас вызову стенографиста, мы разорвем его блокнот и все, что он напечатал, и вы начнете заново.

— Соглашайся, сынок, — дружелюбно посоветовал Дайкс. — Я сам за преданность патрону, но не тогда, когда он такой сумасброд.

Я зевнул во всю пасть.

— Боже, как мне хочется спать. Я ни секунды не колебался бы, чтобы навесить вам лапшу на уши, но сейчас, когда говорю чистейшую правду, доказать это не в состоянии. Спросите меня завтра, допрашивайте хоть целое лето, но лгать я категорически отказываюсь. И я не знаю, где находится мистер Вульф.

Арчер вскочил на ноги.

— Выпишите ордер на его арест, и пусть отдохнет в нашем тюремном люксе, — голос прокурора сорвался на визг, и он пулей вылетел из комнаты.

8

В уайт-плейнзовской тюрьме ежедневно, не исключая и воскресенья, расходуют добрый галлон преедкого дезинфектанта, естественно, разводя его. Чтобы вы не сочли мое утверждение голословным, могу подкрепить его сведениями, почерпнутыми из двух источников: со слов надзирателя Уилкса, отвечающего за наш блок на втором этаже, а также от моего собственного носа, обладающего нюхом повыше среднего.

За двадцать часов, что я проторчал там в течение воскресной пасхальной ночи и последующего дня, мне не представилось возможности совершить ознакомительную экскурсию, но за исключением мерзкой вони, жаловаться в газету было не на что, особенно если согласиться с тем, что общество должно хоть как-то защищать себя от таких головорезов, как я. Моя камера — вернее, наша камера, так как у меня имелся сосед — оказалась на удивление чистой. Одеяло, правда, внушало подозрение, и я не стал натягивать его на голову, но, возможно, я просто мнителен. Что касается света, то он уступал солнечному, но был достаточно ярок, чтобы читать, при нем в течение тридцати суток.

Когда после досмотра меня привели в камеру, я спал на ходу, поэтому с окружающим интерьером и напарником познакомился уже только в понедельник. Тюремщики были дотошными, но зверствовать не стали. Мне позволили звякнуть Фрицу и предупредить, чтобы домой меня не ждали, что было вполне гуманно, так как трудно предугадать, что отколол бы Фриц, если после исчезновения Вульфа пропал бы и я. Я передал также, чтобы он связался с Натаниэлем Паркером, единственным адвокатом, общество которого Вульф иногда мог стерпеть за ужином; однако из этой затеи ничего не вышло, так как Паркер уехал на уик-энд. Добравшись наконец до койки, я уснул мертвым сном через десять секунд после того, как привалился головой к подушке, изготовленной из моих брюк, завернутых в мою же сорочку.

Кстати, именно благодаря брюкам, или вернее — пиджаку и жилету, составлявшими с брюками цельный ансамбль, мое пребывание оказалось более приятным, чем могло бы. Я проспал примерно половину желаемого времени, когда мои барабанные перепонки задрожали от адского грохота. Я приподнял гудящую голову и разлепил глаза. На койке напротив, на таком почтенном удалении, что мне пришлось бы вытянуть руку во всю длину, чтобы дотронуться до него, сидел мой сокамерник — детина с широченными плечищами, примерно моего возраста или чуть старше, с копной взъерошенных черных волос. Он только очнулся от сладкого сна и теперь позевывал.

— Что за бардак? — осведомился я. — Побег, что ли?

— Через десять минут завтрак и построение, — ответил он, спуская ступни в носках на пол. — Идиотское правило.

— Придурки, — согласился я и, извернувшись, сел на край койки.

Шагнув к стулу, на котором была развешана его одежда, черноволосый мимоходом взглянул на мой стул и остановился, приметив пиджак с жилетом. Он уважительно потрогал отвороты, полюбовался подкладкой и воздал должное петлицам. Затем, ни слова не говоря, вернулся на свою половину и принялся одеваться. Я последовал его примеру.

— А где мы умываемся? — поинтересовался я.

— После завтрака, — ответил он. — Если будете настаивать.

По другую сторону зарешеченной двери появился надзиратель, крутанул что-то, и дверь открылась.

— Погодите минутку, Уилкс, — попросил мой товарищ и повернулся ко мне: — Вас выпотрошили?

— Естественно. Это современная тюрьма.

— Яичница с беконом вас устроит?

— Как раз то, что надо.

— Гренки пшеничные или ржаные?

— Пшеничные.

— У нас одинаковые вкусы. Удвойте заказ, Уилкс. Все вдвойне.

— Как скажете, — с расстановкой произнес наш тюремщик и вышел. Мой новоиспеченный приятель, заправляя галстук за воротничок рубашки, добавил:

— От проверки и построения отделаться не удастся, но бурду можно не жрать. Позавтракаем в камере, здесь спокойно.

— Воистину человек человеку друг, — с чувством сказал я. — Я расплачусь за наш завтрак, как только заполучу назад свой бумажник.

— Ерунда, — отмахнулся мой благодетель.

На перекличке и построении случая почесать языки не представилось. Всего нас набилось человек сорок — довольно разношерстная публика и отнюдь не ангельского вида. Аромата завтрака в сочетании с дезинфектантом хватило бы с лихвой, чтобы объяснить тоскливое выражение, застывшее на перекошенных рожах, не ставших симпатичнее от заточения, так что мы с напарником облегченно вздохнули, когда возвратились в нашу уютную камеру.