– Так ты сам говорил, что до Обители ходу километров двадцать от силы! С какой же скоростью твой броневик ползает? Неужели за один присест расстояние не покроем? – уязвленный юноша пошел в атаку при первой возможности.
– Шустрила Мудрый, – непонятно съязвил гость и, уподобляясь сталкерам, покрутил пальцем у виска. – «Волк» до ста двадцати разгоняется, только это совсем не значит, что мы двести сорок километров на всех парах проскочим. Дорог в прежнем смысле слова не существует, одни только направления, да и те уставлены брошенным и сгоревшим при Катастрофе транспортом. Это раз. Два: ехать придется не по выжженной пустыне, а по густо населенной всякой нечистью местности. И нашему визиту вряд ли кто будет особенно рад. Три: маршрут не знаком ни тебе, ни мне. До войны я, конечно, частенько здесь путешествовал, да, боюсь, вряд ли хоть что-то узнаю. Тем более, срезать лишние километры нам придется по полнейшему бездорожью, такими путями я в прошлом не увлекался, предпочитая ровное шоссе. Четыре: сталкеры в один голос утверждают, что в интересующем нас районе появилась некая труднопроходимая Топь, и я пока не в курсе, как мы будем ее форсировать. В худшем случае – пешком.
– Звучит совсем хреново, – Ник нахмурился, услышанное его напрягло. Похоже, увеселительной прогулки на неуязвимом бронеавтомобиле не получалось.
– Верно замечено, мой торопливый друг. Я рассчитывал добраться до Обители дня за три, с учетом сдвинутого старта, добавляем еще сутки. Оставшееся время идет в резерв, на всякие непредвиденные случаи.
– Счастливого пути, Никита! – Дмитрий Борисыч протянул юноше руку. – Постарайся вернуться, Кузнецовы для Дона не пустой звук… Понятия не имею, как, но Диаспоре мы шею свернем, придумаем что-нибудь.
– Спасибо вам, Дмитрий Борисович, я постараюсь, – Ник улыбался, но на душе скребли доисторические кошки. Родной дом не отпускал его, неслышимыми голосами уговаривая остаться. Расставание обещало быть болезненным. – До встречи!
В осязаемой темноте резок запах, обманчив звук.
Спящий разум рождает свет и летит на него меж грез —
Сам себе кровожадный монстр: саблезуб и головорук.
Ты не бойся его – он съест, но не больно, хотя всерьез.
Что придумаешь – тем убьешь. Что расскажешь, о том потом
Пожалеешь не раз, не два – любит троицу Вельзевул.
Спящий разум рождает дождь и устраивает потоп.
Не советую лезть в ковчег безбилетником наяву.
Баю-бай! Никому не верь. Закрывай насовсем глаза.
Месяц прячет в кармане нож, осчастливленный ядом лжи.
Встали солнечные часы. Время – лучший транквилиза…
Спящий разум рождает смерть, потому что и сам не-жив.
В полутьме перехода юноше никак не удавалось рассмотреть чудо-автомобиль, спрятавшийся в углублении в стене, где до войны располагались небольшие магазинчики. Вначале помешала спешка, с которой они таскали канистры с солярой, курсируя от станции к «парковке» и обратно, затем – накопившаяся после забегов усталость.
– Юнга, не стой истуканом, полезай в кузовок.
– Владимир Аристархович, – Ник мстительно проговорил нелюбимое компаньоном отчество, – давай по-русски уже разговаривать, древние словечки утомили по самое немогу.
– Можно подумать, все древние словечки сплошь на иврите.
– На чем? – автоматически переспросил Никита.
– Вы, дети Метро, словно незнайки неразумные, – Володя натянул на лицо противогаз, и слова его зазвучали совсем глухо. – Кругозор узенький-узенький, знаний хрен да маленько…
– Спасибо вам, пенсионерам цивилизации! Планету угробили, потомков в норы загнали! – Ника взбесил пренебрежительный тон Ареха. – Лучше уж незнайкой быть, чем уродом, просравшим все на свете!
Идеологические конфликты между поколениями периодически вспыхивали: старичье обвиняло молодежь в дремучести и отсутствии «исторической памяти», молодежь посылала «шибко умных» пенсионеров подальше и матом благодарила за оставленное им радиоактивное «наследство». Никита в эти споры не лез, оставаясь в стороне от глупых разборок. Какой смысл разбираться в вечном «кто виноват», если ничего уже не исправить? Только время и нервы тратить. Однако в этот раз не сдержался и поддел наглого представителя поколения «лузеров». И тот предсказуемо окрысился.
– Мелочь, не борзей! Лично я ничего не просирал, Землю не гробил и потомков-неучей в катакомбы не загонял. Сдались вы мне… Не по адресу накат. Зато все твои сверстники по уровню интеллекта не шибко отличаются от морских свинок. Ничего не знают и знать не хотят, деграданты. Ты, правда, поумней – дядюшкина дрессура налицо, да соображаешь неплохо, задатки кое-какие имеешь…
Володя замолчал. Через правую пассажирскую дверь он залез в салон автомобиля (с водительской стороны было не подобраться, левым бортом «Волк» вплотную притерся к стене) и, перешагнув через центральный тоннель в полу, уселся за руль. С комфортом устроившись в кресле, Арех жестом позвал своего компаньона: «Присоединяйся». По этому поводу Ник спорить не стал и без возражений последовал за старшим товарищем.
– Машина сама по себе немного фонит, так что противогаз не снимай.
Юноша понимающе кивнул, шутить с радиацией его поколение не привыкло.
– Движок прогрею немного, и поедем. – После манипуляций Володи по кузову броневика пробежала ощутимая вибрация, а откуда-то спереди раздался металлический рык, постепенно успокоившийся до чуть менее угрожающего воя. «Волк» ожил.
– На чем мы остановились? – Арех повернулся к спутнику. – ́ Я говорил, что ты не такое тупое чмо, как прочие «метреныши». Слышал такой термин?
Уничижительное название того, кто рожден после Катастрофы, слышал в свой адрес каждый человек, чей возраст не превышал двадцати лет. Двадцати лет от конца света… Старики деликатностью по отношению к «новоделам» не отличались.
– Но даже ты, невзирая на совсем не хилый словарный запас, знаешь преступно мало. Своим детям, если таковые народятся, передашь еще меньше, а до внуков дойдут уже совсем жалкие крохи информации, все остальное пропадет за ненадобностью. Накопленное человечеством за несколько тысяч лет безвозвратно сотрется из памяти новых людей за жалкие десятилетия… – Арех окинул взглядом приборы перед собой, постучал по одному из них пальцем. – Через пару минут выезжаем, пристегивайся.
– Это как? – юноша непонимающе уставился на водителя.
– О том и речь, – тот сокрушенно помотал головой. – Информация, не подкрепленная каждодневной практикой, исчезает… В следующем веке будут жить полнейшие троглодиты.
Арех перегнулся через трансмиссионный тоннель и помог Нику сначала найти привязной ремень, а после – защелкнуть его.
Он еще что-то долго говорил, вновь качал головой, раздосадованно жестикулировал, но Никита больше его не слышал. Со щелчком ремня в карабине некий тумблер в мозгу юноши переключился – секунду назад еще пребывал в положении «ВЫКЛ.» и вдруг, совсем неожиданно, принял противоположное значение «ВКЛ». Детская память, хранившая от повзрослевшего хозяина свои тайны, выдала одну-единственную: этот щелчок карабина маленький Никита Кузнецов слышал. Он уже сидел в этом самом кресле, перевязанный не во возрасту большим ремнем, а рядом, за рулем, дремал его дядя, перемазанный кровью – своей и чужой в вперемешку. Маленькому Нику было до жути страшно, что его дядя больше не очнется и они останутся здесь навсегда…