Ускользающе краткий миг, что остается у людей до последней атаки чудовища, каждый использует по-своему: водитель Шура не выпускает бесполезный руль и продолжает давить на газ, оставшийся в строю боец в кузове – два его товарища уже лишились жизни, у одного сломана шея, у другого разбит череп – убивает свои страх и беспомощность очередями из «калашникова», маленький мальчик Коля безуспешно борется со слезами, захлебывается собственным криком. Только Эль сидит безучастно и смотрит в окно перед собой. Она знает, что делать, на все уже решилась, но отведенное ей мгновение тратит на мольбу. Обращенную не к богу – к водителю Шуре Кузнецову: «Защити моего сына!» Когда время выходит, гулко хлопает дверь за покинувшим борт пассажиром, мальчик Коля шепчет испуганное «мама!» тому месту, где она только что была, водитель Шура с облегчением и торжеством ощущает, как «Волк» всеми четырьмя колесами вгрызается в землю и, набирая скорость, рвется сквозь туман. Он еще не думает о том, что сумасшедшая девушка отвлекла внимание на себя, обменяв свою жизнь на жизнь своего ребенка, а заодно – неизвестного ей водителя. Он не знает, что без устали выкрикивающий «мама, мама, мама» пацаненок скоро станет ему племянником, не настоящим, но горячо любимым, не знает, что маленький Ник – то ли Никита, то ли Николай – на целых два года потеряет речь, а память о так страшно закончившемся детстве утратит навсегда. Александр Кузнецов не знает, что им предстоит чудовищно тяжелая дорога – которую не одолеет безвестный солдат из десантного отделения – до станции метро Донская, где вдоволь наиздевавшаяся судьба наконец смилостивится и подарит новый дом. Но за выживание которого еще предстоит новая борьба с бушующей там эпидемией…
Не знает… пока он наслаждается движением, головокружительным бегом вырвавшегося из объятий смерти механического зверя…
* * *
– В тот день ни один броневик так и не вернулся. Через несколько часов ворота закрылись, обрекая оставшихся внутри людей на долгие четыре года нового заточения. Начался Третий Цикл. Уже без Эль, – диктофон умолк, словно переводя дух.
Ник вновь видел Ареха, тот безуспешно возился уже с другой машиной, тщетно пытаясь реанимировать «Тигра». Аура безудержного страха – пульсирующая, синевато-алая дымка вокруг всего тела – исходила от него.
– Страх смерти. Панический, животный страх. Он похож на огонь, который разгорается все сильней и пожирает самого себя… Этот человек привык держать в страхе других, он наслаждался своим умением, наслаждался той властью, что дает страх.
Фасеточный глаз… Десятки мониторов наблюдения, в которых отразилась вся Обитель, перед ними один-единственный человек. Арех. Только значительно моложе, чем запомнил его Ник.
– Это две тысячи восемнадцатый год. Один из Тех Самых Дней.
Из дневника Эль Ник очень хорошо запомнил те самые дни, что держали в страхе всю Обитель.
– Эники-беники ели вареники – Арех водит указательным пальцем от монитора к монитору. – Эники-беники – клец! Вышел советский матрос, – палец застывает перед движущимся изображением какого-то мужчины в рабочей униформе.
– А вот и победитель нашего ежемесячного конкурса «Отдай жизнь за Обитель!», безвестный трудяга с технического уровня, – Арех разочарованно откидывается в высоком кожаном кресле. – Ну, раз победитель не внушает никакого трепета, придется напрячься с процедурой награждения… Чтоб всех «зрителей» до косточек пробрало.
Смещение времени и кадра. На мониторе крупным планом кричащая женщина, на полу в луже крови четвертованный «победитель»…
* * *
– Вновь две тысячи двадцать первый год. Незадолго до второго открытия ворот.
Просторный, богато обставленный кабинет. Картины на стенах, яркие светильники из хрусталя, массивный деревянный стол на резных ножках, по разные стороны два «директорских» кресла – кожаные троны. Одно совсем необъятное и донельзя роскошное, другое скромнее – и отделкой, и размерами. Похоже, гостевое – для дорогого гостя, но имеющего меньший, относительно хозяина кабинета, ранг. Вдоль стен несколько стульев, на вид обычных, без намека на излишества.
За столом заседают два человека: на месте хозяина – представительный мужчина с первой сединой в темных волосах, напротив него, в качестве гостя, – чрезвычайно серьезный человек чуть более юного возраста – до седины ему еще лет десять, но, судя по глубоким складкам на лбу, молодость его давно прошла.
– Дениска, по пять капель будешь? – пожилой усиленно трет виски, морщась от мучительной головной боли.
Названный Дениской – уменьшительная форма имени совершенно не подходит его серьезной внешности – выглядит напряженным. Его пальцы без устали выбивают чечетку по деревянной поверхности «царственного» стола.
– Игорь Андреевич, давайте моих дождемся? Пока никакие «капли» в горло не полезут.
Проговорив это, молодой оборачивается к ожидающим в глубине кабинета охранникам:
– Сколько можно ждать? Где моя семья? Я отправил за ними десять минут назад…
– Милый, чего шумишь? – в открывшейся двери появляется девушка. Она тащит за руку недовольного, упирающегося ребенка лет шести. – Получи своего ненаглядного Колю Денисовича и распишись. Он мне весь мозг выклевал: пока всех его «ковбойцев» не нашли, из дому не вышли…
– Эль, какие ковбойцы?! В Обители объявлено чрезвычайное положение…
– Любимый, это ЧП объявляется каждый месяц уже почти восемь лет, может, стоит попроще…
– Попроще?! – в семейную перепалку вмешивается пожилой. – Ты помнишь, как отправилась на охоту за маньяком, когда было «попроще»? В вопросах безопасности не смей перечить мужу!
– Отец!
– Не отец, а господин Управляющий! У тебя сын растет, вон какой пацан вымахал, а сама, как дите малое! Слушайся мужа, это приказ!
Девушка хмурится, в глазах разгорается огонь.
– Ник, закрой на минутку ушки, – не дожидаясь реакции сына, сама прикрывает его голову руками. – И вы, вся королевская рать, – теперь она смотрит на охрану. – Захлопните ушные раковины. У нас тут нарушение субординации намечается.
Раздав распоряжения, Эль поворачивается к отцу и мужу:
– Уважаемый господин Управдом и его верный цепной песик Дениска, идите вы оба в жопу со своей заботой! Орите на своего маньяка задолбавшего, а меня дрессировать не надо! Сама, кого хочешь…
Не договорив, она легко подхватывает совсем не легкого Ника на руки и с угрожающим видом удаляется в крохотную смежную комнату. Клацает замок. Через дверь слышится предупреждающее:
– У нас фиеста с последующим сон-часом, кто нарушит покой и уединение матери с ребенком – выцарапаю глаза.
– Вся в покойницу мать, – пожилой беспомощно машет рукой и откидывается на спинку кресла. – Чем красивее, тем больше дичи… Катастрофа, не катастрофа, а женщины ни фига не меняются.
– За это и любим, – от прежнего напряжения на лице Дениски не остается ни следа, глубокие морщины на лбу и переносице разглаживаются, он облегченно улыбается. – Ну, теперь, когда все в сборе, можно и по пять капель!