– Боже. Как жаль!
– Спасибо, – Бернард выдохнул. – Она умерла. Просто умерла. Она очень боялась всякой боли, поэтому выпила очень много снотворного. Очень чистая смерть. Очень. Но если меня в жизни что и потрясло, так это не ужасная смерть брата, а вот та – чистая, аккуратная, совершенно не отвратительная с виду.
– И психологи после этого упрекают вас в эдиповом комплексе? Или вы не рассказывали им?
– Что вы. Я два года ходил по врачам. На самом деле не хотел, мама попросила. Ходил ради нее. Я ничего не могу делать ради себя. Неинтересно. Нет амбиций. Вот если попросит кто-нибудь, кто мне дорог – тогда все сделаю. Знаете, почему я выполнил мамину просьбу? Нет, не послушался мамочки, а именно выполнил просьбу? Потому что она на самом деле меня любит. А я дорожу любовью других людей. Потому-то я прихожу в ярость из-за бездумных претензий девушек на меня. Понимаете, мне было совсем мало лет, когда я уже выдержал семейную войну. И я знаю, за что воевал. За свое право любить. Дело не в том, кого. Дело в том, что я за свое право боролся. И когда двадцатилетняя фифа мне говорит – чего ты ее слушаешь, ты же взрослый… – мне хочется… нет, не ударить, конечно. Это мой последний психолог все подозревает во мне садиста. Он идиот. Не может быть садистом человек, который умеет любить. Я всегда хотел уйти. Просто уйти. Предоставить эту глупую, амбициозную, нелепую фифу ее страхам и инстинктам. Понимаете, я ведь не зря столько лет хожу по психологам. Я знаю, как думают люди. И знаю, что вот такие женщины – они говорят стереотипными фразами, то, что подслушали у других, но больше всего они боятся быть не такими, как все. Боятся, что их жизнь сложится не по тому же сценарию, что у подруг, что они останутся невостребованными…
Я могла бы подтвердить каждое его слово. Таких девиц и я встречала достаточно. Пока училась в школе, потом в университете, потом служила в армии, работала у Августа. Чем старше я становилась, тем чаще натыкалась на таких. И тем агрессивнее они держались.
– Простите, – Бернард закрыл лицо ладонями. – Должно быть, вы умелый интервьюер. Вы всколыхнули такие чувства в моей душе… У меня даже мысли вразброд. Иногда мне кажется – Адам в чем-то прав в своем отношении к женщинам. И попадись ему нормальная, он на многое посмотрел бы иначе. Особенно теперь, после смерти отца. Знаете, мама очень надеялась, что мы примиримся. Она ведь мать, она, конечно, любила Адама. И скорбела, что он во всем копирует отца. Но отца больше нет, он умер полтора года назад, и мама верила, что Адам просто от одиночества захочет свидеться с родными. А мы ведь были готовы. Готовы принять его. Он позвонил, сказал, что хотел бы встретиться. Сначала со мной. Попросил привезти какую-нибудь картину. Мы проговорили несколько часов. Конечно, мы чужие люди. Я был разочарован, но виду не подавал. Думал: нужно время. Адам сказал, что приедет на мамин день рождения. Я улетел на Землю. И вдруг эта ужасная новость. Мама не поверила. Так не бывает. Она сказала мне – Берни, это ошибка. Я… я прилетел. Знаете, это похоже на бред. Мой брат стал жертвой маньяка? Или банды? Да мой брат не из тех, кто становится жертвой! Он сам кого угодно сделает жертвой! Он же мой персональный Дьявол, как он посмел умереть и бросить меня и маму… – Бернард вдруг всхлипнул. – Простите. Пожалуйста, простите. Я только сейчас понимаю, что Адама действительно больше нет. Пятнадцать лет я жил в ужасе, что он вернется. Вломится в мой дом. А он взял – и умер. Как же так, я же должен был доказать ему, что я не слюнтяй и вообще ничем не хуже его. Знаете, я совершенно ничего не почувствовал, когда мне показали его тело в морге. Вообще ничего. Нет, как нормальный человек я был возмущен. И, конечно, испытывал омерзение к такому виду смерти. Этот крест на щеке… – Бернарда передернуло. – Но у меня не было ощущения, что происходящее имеет отношение лично ко мне. Просто все очень странно. Труп в полицейском морге, унылый адвокат по наследственным делам, маленький бизнес, в котором я не петрю, но которым должен заниматься… Бизнес, пожалуй, отвлек. Мне пришлось очень быстро разобраться в некоторых деталях. Голова все время была занята. И вдруг сейчас до меня дошло – а ведь я никогда не испытывал ненависти к Адаму. Понимаете? Я ведь любил его. Просто обижался. А его больше нет. И ничего уже не исправишь.
Я молчала. Бернард поднялся:
– Простите, мисс Берг, я покину вас.
– Вы уверены, что сейчас нужно оставаться одному?
– О, – он криво усмехнулся, – я не буду один. Я буду все время на людях.
Я просто смотрела на него. Он смутился:
– Мисс Берг, мне нужно напиться. Понимаете? Совсем напиться. До скотского состояния. Иначе горе порвет меня. Я отравлю себя продуктами распада дешевого алкоголя, вгоню в понятное физическое состояние. Просто чтобы дать психике время. Но… я не хочу, чтобы кто-то из знакомых женщин видел меня в таком состоянии.
– Конечно, – сказала я.
Бернард ушел. Я осталась. Минуты через две ко мне подплыл официант:
– Дама желает продолжить вечер?
Господи, кто их обучил этой пошлости? В жизни больше не зайду в этот кабак.
– Дама желает натуральный кофе-ристретто, двойной виски и две табачные сигареты крепостью ноль-три.
– Прикурить желаете сами? От зажигалки или деревянных спичек?
О, подумала я, спички. Пожалуй, это повод терпеть пошлость.
– Спички.
– Дама за рулем? Наш ресторан может предложить такси или водителя, который доставит вас по адресу вместе с вашей машиной.
– Такси.
Официант исчез. Мне пришлось ждать несколько минут, и я поняла, почему: они кофе варили как положено. Официант снял с подноса крохотную чашечку, поставил передо мной как драгоценность – если верить цене, это так и было, – рядом с нею стакан холодной воды, бокал с виски, вазочку со льдом, пепельницу и две сигареты в упаковке. Самым последним на стол лег коробок с шестью спичками. Ровно.
Я выпила кофе, закурила. Цедила виски, любуясь рваными облаками табачного дыма. Смотрела в большое окно. За окном шел дождь. Блестели мокрыми боками машины на парковке. Я ни о чем не думала.
Художник, м-мать его за ногу.
* * *
– Чем от тебя пахнет? – спросил Август, едва я вошла в кабинет.
Я почти бросила сумочку на свой стол:
– От меня пахнет виски, табаком и злостью.
Август подошел и бесцеремонно обнюхал меня.
– Нет, – уверенно сказал он. – Еще что-то.
– Ну не знаю. Вроде бы ни в какую физическую помойку не лазала. Только в моральную. – Я тяжело села и криво усмехнулась: – Вот же подонок.
– Бейкер? – уточнил Август. – Рассказывай.
Я отчиталась. Август не задал ни одного вопроса.
– И братца своего убил он, – заявила я.
– М-м?
– Он слишком хорошо ориентируется в офисе. У него моторика уже наработанная. Все движения автоматические. Он даже притворяется так, как притворился бы человек, привыкший жить в этой геометрии. Наверняка Адам после смерти отца был в депрессии, все-таки единственный близкий человек умер. Он отца боготворил. С горя решил восстановить отношения с семьей. Узнал, что брат мается бездельем, попросил помочь с бизнесом – пока сам оправится. Залег на дно, позволил Бернарду хозяйничать в офисе. И было это минимум год назад. Потому-то и персонал весь уволен – люди же знали, что вместо Адама работал его брат, и могли уличить его во лжи.