– М-мм… Она лишь подразумевалась.
– До убийства?
– Формально помолвки как таковой не было. Это имеет значение?
– Возможно, что не имеет. Наша милая дама кому-то обещана или надеется, что скоро будет обещана, но в то же время она испытывает сострадание к другому мужчине. Было бы чудесно, если бы мы могли сделать какую-нибудь ссылку, разумеется, в минорном ключе, на убийцу. Мы имеем право его так называть, поскольку уже вынесен вердикт жюри. Вот только вы, по-моему, не были знакомы с Питером Хейзом, не так ли?
– Увы, нет.
– Вам о нем что-нибудь известно? Ну, хотя бы то, что они с миссис Моллой влюблены друг в друга?
– Нет. Я впервые услышал о нем, когда молодца арестовали.
– Может, мисс Брандт вам о нем рассказывала? Я думаю, Моллой говорил ей о Питере Хейзе.
– Откуда вам это известно? От нее?
– Не помню, – я задумался. – Придется заглянуть в свои заметки, а их со мной нет. Она говорила вам, что Моллой звал ее с собой в Южную Америку?
– Нет, не говорила, – Лессер снова принял заносчивый вид. – Я пришел к вам не за тем, чтобы пересказывать все то, что она мне говорила, я пришел узнать у вас, что она вам говорила.
– Ну разумеется, – я был сама любезность. – Но я даю вам слово, что мы не напечатаем ничего такого, что вам не понравится. Я не имею права пересказывать вам свои разговор с мисс Брандт, поскольку я работал на своего клиента, и мои отчет о нашем с ней разговоре является его собственностью. Однако мне кажется…
– Значит, вы мне не скажете.
– С удовольствием сказал бы, но не могу. Однако мне кажется…
Он встал и вышел. Со спины он казался еще тоньше, чем спереди. Я, чтобы не выглядеть невежливым, тоже направился в прихожую, но он уже снял с вешалки пальто и взялся за ручку двери. Когда она с грохотом захлопнулась, я вернулся в кабинет. Стенные часы показывали без двадцати шесть. Делия Брандт, должно быть, уже пришла с работы или же сегодня она взяла выходной – ведь они с Лессером брали разрешение на венчание. Я потянулся к телефону и набрал номер ее квартиры. Никто не ответил.
Я стал думать о Лессере. Да, в отличие от всех остальных в нашем списке, у него, по крайней мере, было кое-что, пусть отдаленно, но смахивающее на мотив преступления. Он запросто мог узнать о Питере Хейзе ровно столько, сколько требовалось, чтобы заманить его в ловушку. Но как ему удалось сделать так, чтобы у Фэнни Ирвин разболелась голова и она осталась дома, а Рита Аркофф пригласила вместо нее Сельму Моллой? Фокус покус! Ладно, пускай он просто дожидался возможности убить, тогда каким образом узнал, что таковая ему представилась? Откуда ему стало известно, что миссис Моллой нет дома и что она не скоро придет? Нам стоило немедленно заняться поисками ответов на все эти вопросы, ибо по закону жену нельзя заставлять давать показания против мужа.
Я снова набрал телефон Делии Брандт, и на этот раз она взяла трубку.
– Только что узнал кучу новостей, – сказал я. – Оказывается, вы собираетесь выйти замуж. Позвонил вам, чтобы пожелать удачи, счастья и всего-всего остального.
– О, благодарю вас! Огромное спасибо. Билл у вас?
– Нет. Он ушел несколько минут назад. Замечательный молодой человек. Мне доставило удовольствие с ним познакомиться. Он слегка волновался по поводу будущей статьи в журнале, но я пообещал, что у него будет возможность запретить все, что он захочет. Вы знали, что он собирался ко мне?
– Да, разумеется. Он сказал, что очень хочет поговорить с вами, а поскольку он мой будущий муж, я решила, что это в порядке вещей. Вы ему все сказали?.. Что вы ему сказали?
Все это мало смахивало на рай: он хочет выяснить, что сказала мне она, а она – что сказал он, хотя они еще даже не женаты.
– Совсем немного, – заверил я ее. – Практически ничего. После того обещания, которое я ему дал, в дальнейшем разговоре не было нужды. Да, кстати, коль уж я позвонил вам – вчера вечером я упустил из виду одну важную деталь в конце статьи вместо некоего подобия кульминации надо сообщить читателю, что вы делали вечером третьего января. В ту самую минуту, когда Моллой был убит, то есть где-то вскоре после девяти. Помните, да?
– Хорошо помню. Я была с Биллом. Мы обедали и танцевали в Дикси Бауэр, ушли за полночь.
– Чудесно, целиком и полностью созвучно той идее, которой я поделился с Биллом как вы все время старались быть внимательной к Моллою, потому что вы ему сострадали, а сами были страстно влюблены в молодого человека, за которого…
– О, звенит звонок! – прервала она меня. – Это, должно быть, Билл.
Щелчок – и нас разъединили. Так или иначе мне бы самому скоро пришлось завершать разговор. Раздался шум лифта, на котором спускался Вулф. Едва он переступил порог кабинета, как зазвенел дверной звонок, и мне пришлось направиться в холл, чтобы встречать честную компанию. Я уже упоминал, как Рита Аркофф приказывала своему супругу повесить шляпу на вешалку, и о том, как Том Ирвин пододвинул свой стул вплотную к стулу жены и взял ее руку в свою. Однако, мне кажется, я не упомянул в своем рассказе Сельму Моллой, а ведь я не собираюсь ничего скрывать. Тем более, что не несу ответственности за свое подсознание. Если оно предприняло меры, чтоб я не упомянул Сельму и тем самым не выдал себя, то только потому, что оно у меня всегда на страже. Итак, я пишу о ней сейчас. Она вернулась от Паркера около пяти вечера и, последовав приглашению Вулфа, поднялась к нему в оранжерею взглянуть на орхидеи. Она спустилась в лифте и, поздоровавшись со своими друзьями, опустилась в красное кожаное кресло. Ну же, подсознание, включайся в работу – хлебушек и тебе требуется.
Обмен приветствиями между Сельмой и квартетом вновь прибывших носил довольно сдержанный характер, чего и следовало ожидать: она всячески пособничала тому, что одного из этой четверки могли обвинить в убийстве. Кроме того, приглашение в офис знаменитого частного детектива последовало от нее. Когда все расселись, Сельма устремила взгляд на Вулфа, с которого отныне не сводила глаз. Остальные больше смотрели на нее, чем на Вулфа. Я сконцентрировал свое внимание на вновь прибывших.
Сельма дала очень точные описания наружности Тома и Джерри. Джером Аркофф был массивный и широкоплечий мужчина, выше меня ростом, к тому же такой важный, что сам от этой важности страдал, хотя, вероятнее всего, страдал от язвы желудка. Том Ирвин, смуглокожий, с жиденькими черными усиками, больше смахивал на ресторанного саксофониста, чем на администратора, даже тогда, когда держал в своей руке руку жены. Его жена, Фэнни, определенно выглядела неважно – у нее было такое выражение, точно она старалась не поддаться все усиливающейся головной боли, но даже сейчас на нее хотелось смотреть. А вообще, наверное, от нее трудно отвести глаза. Она была блондинкой, головная же боль гораздо сильнее сказывается на блондинках, чем на брюнетках – брюнеткам к лицу легкая мигрень. Однако брюнетка Рита Аркофф и без мигрени была обворожительна. В походке чувствовалось что-то неуловимо змеиное, зрачки ее глаз едва заметно косили, ее искусно накрашенные губы казались капельку надутыми. Роковая женщина – фемме фаталя. Только вот страсть отдавать воинские приказы не красила пышку, нет, не красила.