Откуда-то появилась Вера, взглянула на Орловского, нехорошо так взглянула, и заторопилась к одному из оставшихся на площади автомобилей.
– Я тебе Семена оставлю в помощь, – Яшка кивнул на доморощенного шпика. – Можешь положиться на него, как на себя.
Полагаться на кого-нибудь кроме Курицына Орловский не собирался. Впрочем, Семена могли знать в качестве человека Шнайдера, да и город ему был известен больше, чем впервые оказавшемуся здесь Орловскому.
Мелькнуло в голове и другое: Яшка вновь хочет использовать Семена в качестве соглядатая. И черт с ним! Надоело пользоваться чужой маской. И вообще, не к лицу идти в бой под личиной.
– Удачи! – Шнайдер выскочил, и шум мотора оповестил об отъезде гражданина правительства.
– Так, Семен. Отправишься в разведку, – повернулся к филеру Георгий. – Постарайся тихо пройти по той улице, где мы ехали. Недалеко, один-два квартала. Если увидишь банду, немедленно возвращайся. Можешь взять с собой пару солдат из охотников.
– Яков говорил о другом… – попытался возразить Семен.
– Яков говорил о том, что оставляет тебя мне в помощь, – веско ответил Орловский. – А мне в первую очередь необходимо знать, будет ли в ближайшее время нападение или нет. Послал бы кого другого, но их я не знаю. Тебя отрекомендовали как человека надежного. Вот и докажи, что достоин доверия. Учти: нагрянут неожиданно, будет хуже.
Семен помялся. Идти в темноту ему явно не хотелось.
– Давай. А то расскажу Яшке, какие у него помощники, – пригрозил Георгий.
Шнайдера Семен явно побаивался больше, чем каких-то бандитов. Он лишь вздохнул и потихоньку двинулся в ночь.
– Что скажешь, Иван Захарович? – повернулся к своему спутнику Орловский. – Влипли мы малость.
– Бог не без милости, – спокойно возразил Курицын. – Ежели твой приятель не обманет, поднимет местных архаровцев, то банде несдобровать. Силенок в городе немало. Их бы еще использовать с толком.
– С толком трудно… – Говоря, Орловский одновременно не спеша снял шинель и полез в торбу. – Да и вояки это еще те. Привыкли выслушивать всякую ерунду да повторять ее словно откровение свыше. А тут стрелять будут, не языком молоть. Совсем другое.
Он вытащил запрятанный в глубине сверток, развернул его и извлек двухпросветные золотые погоны.
Курицын мельком скользнул взглядом по трем звездам и вытянулся строго по уставу.
– Вольно, Иван Захарович. Лучше помоги закрепить.
Вдвоем они быстро приладили погоны поверх гимнастерки. Орловский мгновение поколебался, а затем достал из свертка ордена. Две Анны, два Станислава, Владимир, все с мечами, потом добавил к ним оба солдатских Георгия за японскую и три медали.
С таким иконостасом Орловский выглядел совсем иначе. В довершение картины он извлек из торбы портупею и свое главное сокровище – тщательно завернутую в тряпье саблю с Анненским и Георгиевским темляками, опоясался, выпрямился.
В последнее время за такой вид убивали. Но Курицын смотрел с явным уважением. Оставалось надеяться, что и остальные воспримут его полностью адекватно.
Был и другой аспект проблемы. За последние дни Орловский превратился в некое подобие ходячего арсенала, расставаться же с оружием не хотелось. В итоге он все же надел поверх шинель, трофейный патронташ и лишь тогда перепоясался по новой.
На одном боку шашка, на другом – маузер, в карманах – кольт, патроны и две последние гранаты, за спиною – винтовка со штыком.
– А я чистое надел. Как знал, – без всякой аффектации сообщил Курицын.
И такое чисто русское спокойствие прозвучало в его словах, что Орловский невольно усмехнулся:
– Ну нет, Иван Захарович. Мы еще посмотрим, кому чистое понадобится! Банда, она банда и есть. Сколько в ней человек? Даже если тысяча, так в Смоленске одних жителей, если не ошибаюсь, все шестьдесят. Бед наш случайный знакомый натворить может, а победить – силенок не хватит.
– Все так, ваше высокоблагородие, но помяните мои слова – не человек он.
– Антихрист, что ли? – не удержался Георгий.
– Нет. На Антихриста он не тянет… – Курицын привычно перекрестился. – Но к слугам его отношение имеет. Уж не знаю, оборотень али еще кто, но как глаза сверкали! Вспомню – аж жуть берет. И вы извиняйте, ваше высокоблагородие, может, мне померещилось, однако ж у вашего приятеля один раз покраснели так же. Вы с ним поосторожнее. Чует сердце…
Продолжать Курицын не стал. Но такая убежденность прозвучала в его словах, что Орловский поневоле задумался.
Странный блеск глаз он замечал и сам, причем не у одного Шнайдера. Вот только о чем это говорит? Или должно говорить? Оборотень, как тот несчастный интеллигент в вагоне? Но не слишком ли это просто: списать все нынешние несчастья на проделки злых сил? Да и при чем тут Яшка? Человек старательно вбил себе в голову, что все беды вызваны существовавшим порядком вещей и лишь его партия знает, как сделать всех и каждого счастливым. Счастья пока не видать, однако прежний порядок рухнул, и вполне естественно, что Шнайдер пытается воплотить прежние чаяния в жизнь. А что до лжи и крови, то какое осчастливливание человечества обходилось без уничтожения всех несогласных и просто сомневающихся? Протестантство в Германии, Французская революция – все создавалось исключительно на крови, но никому же не приходило в голову всерьез считать Лютера или Робеспьера оборотнями, колдунами, вампирами и прочими существами такого же рода!
И вообще, подозревать – одно, знать – другое. Доказательств никаких, следовательно, и относиться к Яшке надо как к обычному человеку. А уж насколько этот человек приятен, роли не играет.
Мысли промелькнули курьерским поездом.
– Не факт, Иван Захарович. Хотя… – договаривать Орловский не стал. Тон его вновь стал деловит. – Наша главная задача – продержаться, а если подвернется возможность, то уничтожить банду. Кто против нас: люди или демоны – значения не имеет. Лучше обойдем посты, пока еще есть время.
Курицын вздохнул. Очевидно, для него вопрос о сущности друзей и противников был далеко не праздным. Но размышлять о подобных тонкостях можно было до бесконечности, а дело не ждало.
Орловский – тоже. Он двинулся вперед стремительной походкой собранного человека, и Курицыну оставалось спешить следом.
Погон на шинели у Георгия не было, однако теперь отчетливо чувствовалось, кто он, и реагировали солдаты соответственно. Не потому, что они стосковались по прежним временам. Просто положение было настолько опасным, что людям хотелось видеть во главе кого-то умелого и уверенного, человека, который может спасти их. Разглагольствования хороши, но в крутых ситуациях гораздо важнее люди дела. Именно таким и представал перед солдатами Орловский. Ничего лишнего, одна готовность к любым ситуациям и уверенность, что ничего страшного быть не может. Даже если и будет страшно.