– Передай, чтобы стреляли пореже. Ни к чему отвечать на каждый выстрел полной обоймой.
Собственная пальба делает солдат более уверенными, однако кончатся патроны – и что тогда?
– И отряди людей, чтобы собрали патроны у убитых и раненых. Им они уже не понадобятся.
– Слушаюсь! – Синельников торопливо скрылся в темном коридоре.
Теперь в комнате они оставались втроем, и Орловский тихо спросил:
– Где твой начальник, Семен?
– Не знаю, – вздохнул помощник. Подмоги он ждал едва ли не больше всех. – Но раз сказал, то должен подойти. Наверное, старается сделать это как можно незаметнее.
– Посмотрим. – В помощь Яшки Орловский не верил. Хотя просил же он для чего-то удержать дворец? Или это для него был своеобразный символ власти? Мол, кто владеет правительственной резиденцией, тот и правит в городе?
С той стороны выстрелы окончательно стихли. Не то осаждавшие вообще решили снять осаду, увлекшись грабежом беззащитных мещан, не то производили какую-то перегруппировку сил.
Что для них горстка солдат, когда в распоряжении оказался целый город! Ситуации отряд Орловского не изменит. Вот если бы объединиться с юнкерами…
Как они там?
А там было почти так же. Несколько сорванных атак остудили нападавших, и теперь в районе школы было относительно спокойно.
Подобно многим защитникам, Вагин лишь изредка выглядывал в лишенное стекол окно и даже позволил себе закурить папиросу.
Раненая рука болела, но вполне терпимой болью. С одной стороны, толстощекий прапорщик даже несколько гордился полученной раной. Пусть он не успел побывать на фронте, однако здесь, в родном городе, не только сумел постоять за свободу, но и пролил за нее кровь. И пусть теперь кто-нибудь попробует упрекнуть его в контрреволюционности! Упрекавшие, поди, отсиживаются по казармам, и им нет дела до кучки юнкеров, пытающихся отстоять город от всякой мрази.
Дверь в комнату скрипнула, заставив прапорщика торопливо подняться.
Он ожидал увидеть Мандрыку, полковник уже несколько раз обошел все помещения, подбадривая защитников, но вместо плотной коренастой фигуры с некоторым удивлением разглядел в проеме стройный девичий силуэт.
– Кто здесь? – Вопрос получился несколько неуместным.
– Я. Нельзя? – с придыханием спросила Вера.
От звуков голоса Вагин почувствовал волнение. Ему вообще нравились все девушки, в увиденной же только сегодня секретарше Шнайдера было нечто такое, от чего теряли голову и более взрослые мужчины.
– Тут опасно, мадемуазель. – Прапорщику очень хотелось, чтобы девушка задержалась хоть ненадолго, но отвечал он именно так, как подобает отвечать мужчине и воину.
– Вы же здесь… – Показалось, будто слова несут второй, более глубокий смысл.
– Только держитесь подальше от окна. – Вагин даже осмелился преградить Вере путь к опасному месту.
При этом они оказались практически рядом. Прапорщику показалось, будто он улавливает исходящий от Веры аромат, и его голова закружилась от неизведанных чувств.
– Как ваша рука? – Вера осторожно коснулась повязки.
– Пустяки. – Голос Вагина предательски дрогнул.
Все было так, как он предполагал в горячих юношеских мечтах. Он, раненный в жестоком бою, но не покидающий строя, чудная девушка рядом. Еще миг…
Руки Веры осторожно легли ему на грудь чуть ниже погон. Они были странно ледяными, словно на дворе стояла зима, но прапорщика обожгло огнем. Куда-то исчезла комната, школа, город, оставалось лишь прикосновение рук да гибкое, отчетливо ощущаемое девичье тело, и Вагин порывисто и неловко обнял его.
Губы, горячие юношеские и холодные девичьи, слились в дурманящем поцелуе. Дыхание сперло, в глазах стоял туман, и Вагин едва почувствовал, как девушка чуть наклонилась и припала к его шее…
Откуда-то слева хлопнул одинокий выстрел, потом – еще несколько подряд. Орловский немедленно насторожился и торопливо двинулся в левое крыло дома. Курицын с Семеном поспешили за ним.
Стрельба утихла так же неожиданно, как и началась, и подполковник продолжал движение больше по инерции.
– Господин подполковник! – Набежавший из тьмы солдат едва не наскочил на Орловского и лишь в последний момент резко остановился, вскинул руку к папахе. – Там какой-то местный прорвался. С винтовкой.
– Веди, – коротко распорядился Георгий.
Раз прорвался с оружием, значит, готов выступить против банды. А может, чем черт не шутит, это посыльный от Шнайдера. Все эти отряды, о которых распространялся Яшка, формы не имеют и состоят из местных лиц.
Но действительность оказалась еще более щедрой на выдумки, чем представлялось офицеру.
– Степан Петрович?! – с немалым удивлением узнал недавнего хозяина Орловский. – Откуда?
– Георгий Юрьевич? – не меньше удивился тот, однако разглядел погоны и поправился: – Виноват, ваше высокоблагородие!
– Оставь! – отмахнулся Орловский. – Какими судьбами? Что в городе?
Степан Петрович тяжело вздохнул:
– Плохо. Такое впечатление, что бандитов видимо-невидимо. Я собрал несколько человек, хотели к юнкерам пробиться, да вот…
Договорить ему не дали. По коридору торопливо затопали сапоги, и вбежавший солдат с волнением оповестил:
– Господин подполковник! На той стороне площади машут белым флагом!
– Что за черт? – опешил Георгий.
Курицын взглянул на него неодобрительно. Негоже чертыхаться, даже если ты на войне.
– Идем!
У выхода на одну из улочек кто-то действительно размахивал флагом.
– Не стреляйте! Свои! – долетел оттуда крик.
– Какие свои? – выкрикнул в ответ Орловский.
Он старался особо не высовываться из окна и в то же время стремился увидеть возможно больше.
Насколько можно было разобрать, никаких белых повязок на рукавах троих размахивающих тряпкой мужчин не было.
– Один сюда, остальные на месте, – приказал Орловский. – И без шуток!
Один из мужчин бросился вперед через площадь. Одет он был в штатское, только пиджак был перетянут ремнем с патронташем, да руки сжимали винтовку.
По нему никто не стрелял ни с той стороны, ни с этой. Однако все равно бежавший несся так, словно в любой момент боялся схлопотать пулю.
Орловский заранее спустился к входной двери и, не давая посыльному успокоить дыхание, коротко спросил:
– Кто такие?
– Мы… от гражданина… Шнайдера… к Орловскому, – почти каждое слово было отделено от следующего судорожным движением легких.
Потом он разглядел, что перед ним офицер, и дернулся, словно неожиданно попал совсем в другое место.