Уже вечерело. Была сделана только малая часть дела, а люди уже буквально валились с ног от усталости. Даже улучшившись, положение продолжало оставаться опасным. Могли не выдержать переборки, мог разыграться новый шторм, могло случиться что угодно и небрежно перечеркнуть сделанное. Но люди – не роботы, и Жмыхов был вынужден разбить работающих на две вахты и одну из них отослал на четыре часа отдыхать.
Нечаев тоже ушел в свою каюту, но капитан по-прежнему появлялся во всех местах, где шла работа.
Убедившись, что дела понемногу продвигаются, Жмыхов поднялся на мостик, где уже давно ковырялся Володя.
– Что у тебя? – устало поинтересовался Жмыхов, привычными за долгие годы движениями набивая трубку.
– С виду все в полном порядке. Припаял несколько оторвавшихся проводов, заменил пару разбитых блоков, а потом проверил все трижды. Обрывов в цепи нет, по всем законам должно работать, но не работает. Такое впечатление, что сюда просто не доходят сигналы.
– А такое возможно? – Капитан тяжело облокотился на стену около двери.
– Не знаю. Наверное, да, – без особой уверенности высказался штурман. – Магнитная буря или еще что-нибудь в этом роде. Правда, тогда бы в эфире стоял сплошной треск, а здесь – обычный фон на всех диапазонах.
– Ладно. Иди-ка ты лучше спать, – разрешил Жмыхов, глядя на усталое лицо третьего. – Утро вечера мудренее.
– А вы?
– Меня потом Матвеич сменит. Да и не до сна мне сейчас, – признался капитан. – Устал, а ни в одном глазу.
Он сказал правду. Случившееся настолько близко касалось его, капитана Ивана Тимофеевича Жмыхова, что даже мысль о сне не приходила в голову. И это при том, что физические силы были явно на исходе. Но какой толк ворочаться в койке, призывая кратковременное забвение? И за что ему все это? После тридцати лет…
Оставшись один, Жмыхов обвел взглядом рубку, начал подносить ко рту трубку, но рука его замерла на полпути. Он внезапно понял, что дело гораздо серьезнее заурядного кораблекрушения и вряд ли им суждено вернуться в привычный мир. Капитан понятия не имел, откуда на него вдруг снизошло это знание. Быть может, это просто шуточки уставшего мозга? Жмыхов тряхнул отяжелевшей головой, отгоняя вроде бы дурацкую мысль, но, так и не поняв, на чем основана эта уверенность, мысленно повторил: «Правда».
…Я шел и, сам не знаю зачем, прикидывал: сколько у нас может оказаться стволов? Телохранителей было не больше тридцати: чтобы взять в развлекательный круиз охрану, надо быть или очень богатым, как Рдецкий, или очень мнительным, как мой шеф. Но что может скрываться под пиджаком у телохрана? Пистолет. Вот и выходит, что на восемь сотен человек мы имеем один серьезный ствол и три десятка хлопушек с действенной дистанцией стрельбы от двадцати пяти до пятидесяти метров.
Уже не помню, что побудило меня заняться подсчетами. Скорее всего, запаздывающая помощь, невесть откуда взявшаяся земля и полнейшее молчание в эфире подсказывали мне, что наша робинзонада может продлиться гораздо дольше, чем нам бы хотелось. Делиться подобными мыслями я ни с кем не стал, но решил прикинуть все, чем мы располагаем, а также основные следствия.
Итак, дано: около восьмисот человек, заброшенных неизвестно куда и непонятно как. Еще есть поврежденный корабль, всего лишь вчера бывший комфортабельным пассажирским лайнером, а сегодня это полузатопленный корпус со сломанной машиной. Удастся ли починить его своими силами – неизвестно. Если же разразится еще один шторм, то теплоход или затонет, или будет выброшен на берег, или его унесет в открытое море. Круиз планировался длительностью чуть больше двух недель, и вряд ли на борту есть запасы продовольствия на больший срок. Часть продуктов мы уже успели съесть, и сколько же их осталось?
Какая ерунда, оборвал я себя. Быть такого не может, чтобы нас не нашли. Пусть не за день, пусть за неделю. Как-нибудь выдержим. Лишь бы не повторился шторм. Тогда, потеряв «Некрасов», а вместе с ним и все продукты, мы рискуем оказаться на грани голодной смерти. Не бегать же с пистолетами за дичью, если таковая вообще здесь есть, или распускать на лески последнюю одежду? Вывод: береженого бог бережет, и было бы неплохо создать на берегу небольшой запасец продуктов, а не гонять туда-сюда шлюпку несколько раз в день. Второе. Раз существует общество, должна существовать и власть. Пока же мы предоставлены сами себе. Морякам не до нас, а остальные привыкли жить на всем готовом, когда всегда можно сходить в магазин, а проблемы порядка худо-бедно решают всевозможные государственные структуры. Беда в том, что и магазины, и властные структуры остались где-то далеко, и если без первых недельку-другую мы продержимся, то некое подобие «совета старейшин» нам необходимо.
Тут я подумал о Лудицком. Как представитель верховной власти, он должен встать во главе пассажиров и попытаться решить три вопроса. Административный – я точно знал, что во всеобщей суматохе не были даже составлены списки спасшихся, и уж тем более погибших. А ведь их надо или похоронить здесь, или переправить на корабль. Распределительный – на одном только острове сразу полтысячи человек оказались на положении робинзонов. И наконец, организационно-правовой – без комментариев. Я здорово сомневался в способностях своего шефа к практическому руководству. Это вам не с трибуны языком молоть, но если ему намекнуть, что по возвращении он заработает в общественном мнении неплохой капитал…
Как и путь на вершину, возвращение прошло без каких-либо происшествий. Единственное, о чем стоило упомянуть, так это о случайной встрече с диким козлом. Увы!.. Пока Пашка извлекал из чехла карабин, пока искал патроны, пока заряжал, животное успело скрыться в чаще. Мне пришлось уговаривать незадачливого охотника отказаться от погони. Все равно один козел не решит наших продовольственных проблем, а в дальнейшем времени на охоту у нас может оказаться гораздо больше, чем хотелось бы. Но главное – надо было успеть вернуться до наступления темноты, чтобы потом не блуждать по незнакомым местам, не имея даже фонарика.
Последний аргумент подействовал. Пашка, ругаясь на собственную непредусмотрительность, пошел дальше с карабином в руках. Наверное, именно поэтому сработал «закон подлости», и больше никакой живности мы не встретили. Уже при подходе к лагерю Пашка разрядил свое сокровище и спрятал его от посторонних глаз в чехол. Точно можно спутать оружие в футляре со спиннингом или скрипкой!
В лагере, вернее на том месте, где следовало давно уже устроить лагерь, царил полный бардак. То тут, то там отдельные группы спасшихся, прихвативших в числе самых необходимых вещей спиртное, предавались самому вульгарному пьянству. Менее предусмотрительные тупо лежали на земле, жались вокруг костров или бесцельно шлялись по берегу. Лишь абсолютное меньшинство пыталось сделать для себя примитивное подобие шалашей на случай плохой погоды. Практически никто не обратил на нас внимания, словно мы ходили в кусты по нужде.
Создавалось впечатление, будто людям совершенно безразлично, где они и что с ними будет дальше. Из пятисот человек вокруг нас собрались всего десятка два. Тут были Лудицкий с ребятами, Грумов, Рдецкий с Жорой, четвертый штурман, чьего имени я так никогда и не узнал, члены команды и пассажиры, знакомые мне разве в лицо, а то и совсем незнакомые, но так продолжалось недолго.