Напоролся на одухотворенный взгляд священника и подавился смехом.
– Ты че, Семен? – Шедший рядом с ним солдат подтолкнул приятеля, машинально посмотрел на батюшку и застыл рядом.
– Не стыдно? – старческий, но все еще громкий голос прозвучал над толпой, как глас небес.
Теперь уже все запасные остановились, тесной кучей сбились на пустынной улице.
– Дедуля, ты че? – ошеломленно произнес тот, которого назвали Семеном. Словно это священник шлялся по ночам и обдумывал некое злое дело.
– Не стыдно? – вновь повторил свой вопрос отец Сергий. – Вроде крещеные люди, а ведете себя аки тати в нощи! Позабыли заповеди Божьи, на родной земле ведете себя хуже ворога. Что слышал? Будто опять собираетесь учинить погром, смертоубийство, посеять смуту тогда, когда нужен порядок и всеобщее служение. И после этого еще спрашиваете меня, что случилось? Не стыдно?
– Кончай тут контру разводить! Не то мигом штыка отведаешь! – глаза одного из солдат блеснули в свете луны, только отблеск почему-то был кровав.
– Прекрати собачиться, Фрол! – одернули красноглазого из толпы. – Креста на тебе, что ли, нет?
– Да все они одним миром мазаны! Что попы, что офицерье. Попривыкли кровя сосать, да на шее простого народа сидеть! – огрызнулся Фрол.
Его глаза вновь зловеще сверкнули красным, заставили невольно отшатнуться соседа.
– Шел бы ты прочь, батюшка! Не ровен час… – тихо произнес один из солдат.
– Я смерти не боюсь! – громогласно объявил Сергий. – Если и имел прегрешения, то Бог простит. А вас? Не страшно будет предстать перед Всевышним, перемазавшись в чужой крови, с душой, черной от злодейств? Офицеры! А не они ли спасли народ от банды, пока вы трусливо рассуждали в казармах идти или не идти на выручку? Не они пытаются воссоздать покой, чтобы простые люди могли спокойно жить на своей земле, не ведая ежедневного и еженощного страха за себя и за ближних? Их ждет Царствие Небесное, а что ждет вас, разорителей собственной страны, позабывших стыд, присягу и Бога? Да, не позавидую я вам, когда придет ваш час и придется заглянуть в глаза вечности…
И вроде просто говорил старик, без выкрутасов нынешних баюнов, но что-то в его речи явно взяло солдат за живое. Может, сила убежденности и непоколебимая вера Сергия?
Один из солдат снял шапку и перекрестился с невесть откуда возвратившейся набожностью.
Его пример оказался заразительным. Еще один повторил действия товарища, затем – другой…
– Вы че, братцы?! – выкрикнул Фрол. – Забыли, на что шли? Не слухайте его! Он вам такое нагутарит!
Несколько человек попытались поддержать недавнего вожака. Другие зашикали на них, отвернулись.
Речь батюшки гремела над толпой. В ней не было привычных ныне обещаний, цветастых слов о свободе. Нет, вся она касалась только внутреннего мира, призывала обратиться к нему, заглянуть в себя и найти там частицу Того, кто создал людей по образу и подобию…
– Покайтесь!..
В руке Сергия появился наперсный крест, взмыл над толпой, и люди послушно стали опускаться на колени.
Над обнаженными солдатскими головами противовесом священнику возвышался Фрол да несколько его прихлебателей.
Они стояли, батюшка и солдат, разделенные толпой молящихся, стояли врагами, и если б кто-то догадался приглядеться, то обязательно отметил бы блеск в их глазах.
Только если глаза отца Сергия лучились небывалым мягким белым светом, глаза Фрола пытались сжечь противника красноватым злым огнем.
Повинуясь наитию, священник направил крест на Фрола и стал медленно возлагать на солдата знамение.
– Ты… – Фрол вдруг умолк и схватился за сердце.
Глухо стукнул по булыжнику мостовой приклад.
Ближайший из прихлебателей поддержал вожака, не дал ему упасть безвольной куклой.
Фрол что-то шепнул. Так тихо, что чуть подальше было не расслышать.
Зато вид человека, слабеющего при виде креста, сказал заметившим это больше любых слов.
– И вот кто искушает вас!.. – Отец Сергий был несколько удивлен подобной реакцией. Ему стоило некоторого труда, дабы не показать этого удивления, вполне понятного в таком положении.
Одно дело – рассуждать о дьяволе, и совсем другое – наяву встретиться с одним из его помощников.
Но у кого еще возможна такая реакция?
Головы солдат как по команде повернулись к Фролу. Последний стал несколько оправляться от слабости, лишь лицо его в свете луны было бледным, как лицо покойника.
Среди солдат пробежал невольный ропот.
Рот Фрола приоткрылся, и стал заметен клык.
– Изы… – начал Сергий ту фразу, которую никогда не приходилось говорить буквально, но в этот момент один из оставшихся стоять солдат воспользовался всеобщим вниманием к своему главарю и вскинул винтовку.
Пуля ударила священника в грудь, пробила навылет, едва не отбросила прочь.
Стрелок торопливо дернул затвор. Использованная гильза слабо звякнула о мостовую да и закатилась куда-то в промежуток между булыжниками.
И сразу грянул второй выстрел.
Стрелял Семен. Из неудобного положения, полуобернувшись, практически не целясь.
– Бей их! – чей-то истошный крик поднял людей с колен, заставил немедленно устремиться на Фрола с его немногочисленными прихлебателями.
Сам Фрол среагировал молниеносно. От его недавней слабости не осталось и следа. Только прогрохотала окончательно выпавшая винтовка, а ее владелец уже со всей прытью несся прочь. Кто-то из прихлебателей последовал его примеру, кто-то растерялся, был сбит с ног толпой, и лишь виновнику переполоха было все равно.
Он лежал с дырой точно между глаз, и душа летела на предназначенную встречу не то с Богом, не то с дьяволом.
В поднявшейся суматохе почти никто не видел, как отец Сергий медленно сполз вдоль какого-то забора и старческие губы шевельнулись в последний раз, произнося слова, которые часто приходилось говорить другим людям:
– Ныне отпущающи…
Радену не спалось. Он порядком устал за последнее время, тело требовало отдыха, но сон никак не мог осенить его своей благодатью.
Порой барон проваливался в непродолжительное забытье, и каждый раз оно почти сразу сменялось изнурительной дремой. Сквозь нее барон слышал доносившиеся звуки ночного лагеря: фырканье стреноженных коней, чей-то храп, голоса вдалеке…
Перед мысленным взором возникало ледяное лицо, и прекрасные голубые глаза смотрели на барона с тем, что гораздо хуже любого упрека. С равнодушием.
Земля под телом казалась излишне твердой, подстеленная шинель норовила сбиться складками, полы ее разъезжались, и, хоть ночь была теплой, барон замерзал.
Стоило же укутаться – становилось жарко, прошибал пот, и снова было не до сна.