А рарха есть надежда поймать позднее. Когда, наконец, появится свободное время.
На молящие взгляды спутников Буйволов внимания не обратил. За то приказ выполнил даже Кангар, собственно, ни с какой стороны не обязанный его выполнять.
– Молиться надо. Бог – он милостив, – мягко рокотал отец Александр.
И такая сила исходила от монаха, что поневоле верилось в каждое его слово.
Странно, находившаяся рядом женщина неведомым образом понимала батюшку. В ее красноватых от недавних слез глазах промелькнула надежда на чудо. Да и на что еще надеяться, когда раненый дышал так тяжело, что в любой из вздохов мог оказаться последним?
– Я просила Селима, но… – женщина вздохнула.
Была она молода, в ином состоянии наверняка хороша собой, однако горе не красит, и сейчас не вызывала ничего, кроме чувства сострадания.
– Кто такой Селим? Пророк? – с осуждением пробасил монах. – Чем он поможет? Бога надо просить, Бога!
Он уже успел понять, что местные чтили человека, который вывел их в эти края, хотя и не очень понятно – откуда. Но теперь неведомый Селим считался пророком, и горцы всех племен поклонялись ему, словно Богу.
– Но… – в таких тонкостях женщина не разбиралась.
Здесь вообще не имелось священнослужителей в обычном понимании слова. Был некий набор из преданий, каких-то передаваемых из уст в уста отрывков старых изречений, но ни книг, ни людей, которые бы их трактовали. Каждый решал для себя сам в соответствии с впитанными в детстве ритуалами, да наиболее старые и уважаемые люди следили, верно ли понимают остальные необходимые положения, не слишком ли отдаляются от дней былых?
– Экие нехристи, право слово! – сокрушенно покачал головой отец Александр. – Как же можно жить, не ведая Бога?
И хоть рядом разметался умирающий, а, может, из-за этого, стал вкратце втолковывать вероятной вдове основные положения веры, и историю Сына Божия, пошедшего на крест ради людей.
Глаза монаха лучились добротой и верой, словно он сам был свидетелем былых событий, а в голосе сквозила такая убежденность, что несчастная женщина жадно верила каждому звучащему слову, неведомо как понимая его.
В комнату постоянно старались заглянуть дети, четверо, что называется – мал мала меньше, но матери было не до них.
– Повторяй за мной… Хотя, что это я? Ты же не крещенная! Не знаю, может ли услышать Бог твои молитвы, – вздохнул батюшка.
– Как же быть? – женщина была готова ухватиться за любой проблеск надежды.
– То дело поправимое… Готова ли ты прийти в лоно равноапостольской матери нашей церкви?
– Да…
Все необходимое отец Александр взял с собой.
– Тогда…
– Смотрите, ваше высокоблагородие! След!
Цыганков наклонился, разглядывая оттиск повнимательнее.
Почва вокруг была в основном каменистой. По такой сколько людей не пройди, никогда толком ничего не скажешь. Но в этом месте был клочок земли, частично успевший зарасти травой и лишь с самого края по неведомой причине оставшийся лысым. На лысине и отпечатался след сапога. Точно такого же, в которых ходили путешественники.
Местные предпочитали мягкие остроносые туфли, заметно отличавшиеся от обуви экспедиции.
Подошел Кречетов. Сомнений не было. Здесь проходил Михаил. Вот только какой черт понес студента к видневшемуся неподалеку леску? Или, не к леску, а к скале, внушительно расположившей свои кручи чуть дальше?
Почему-то кричать, звать пропавшего товарища никто не стал. Наоборот, старались идти тихо. Словно есть смысл в тишине, когда из леска все поле просматривается насквозь!
В том-то и дело – просматривается! Михаил обязан заметить их. Каким бы не был увлекающимся романтиком Воздвиженский, однако ушел из селения он достаточно давно, и уже должен был осознать собственную ошибку.
Одни и те же мысли посетили всех троих путешественников. И казаки, и офицер, не сговариваясь, тихо передернули затворы винтовок и дальше шли в готовности к немедленному столкновению. Ведь если хитчи налетали на селение, что могло помешать им устроить где-нибудь неподалеку небольшой пост? Если не для засады, то хотя бы для наблюдения. Вид на селение оттуда должен быть неплохой. Почему бы не убедиться, не умышляют ли недавние жертвы ответного набега?
Сам Кречетов обязательно бы посадил туда несколько наблюдателей. Конечно, в том случае, если у скалы с противоположной стороны есть удобный спуск. Последнего полковнику знать пока было не дано, но считать врага глупее себя он не собирался.
Андрей Владимирович невольно поймал себя на мысли, что уже стал относиться к хитчам, словно к противнику. Так нельзя, одернул он себя. Факт нападения на приютившее путешественников селение отнюдь не означает правых и виноватых в местном противостоянии, и уж тем более не дает экспедиции основания определять долговременных друзей и врагов. Последних лучше вообще не иметь не только ни в одной точке земного шара, но и за его пределами. По мере возможностей.
Лесок закончился сравнительно глубокой трещиной.
– Что? придется идти на ту сторону, – вздохнул Кречетов.
Признаться, он несколько жалел, что не взял Бестужева. Только надо же оставить в лагере хотя бы одного воина!
И опять Цыганков первым увидел место, где сорвался на дно Михаил. На противоположном склоне тоже виднелись следы. Но там уже студент отчаянно карабкался наверх.
В лесу Кречетов предпочел вновь положиться на урядника. Цыганков двигался с такой уверенностью, будто за прошедшим накануне Мишей оставалась яркая линия.
Движение путешественников здорово напоминало охоту. Не в последнюю очередь винтовками в руках. И офицер, и казаки подсознательно уверились в возможность стычки.
Вот сейчас тишину нарушит раскатистый выстрел, пойдет гулять эхом по долине, и весь вопрос – будет ли он удачным?
Вопреки ожиданиям, все было тихо. Путешественники осторожно принялись обходить скалу, и вдруг идущий первым Цыганков вздрогнул.
– Андрей Владимирович!
Мог бы не говорить. Кречетов сам увидел причину остановки.
Рядом с одним из камней на земле валялась фуражка. Самая обыкновенная, форменная, какую положено носить студентам…
Отец Александр молился убежденно, страстно. Новообращенная молитв, разумеется не знала, да и не могла знать, но старательно и истово повторяла за батюшкой слова на незнакомом языке.
Понимала ли она смысл? Но что главнее в молитве – слова, или искреннее чувство? Глаза женщины были устремлены на небольшой складень с такой надеждой, что устоять перед ней было просто немыслимо. И подкрепляло это слово Александра.
Священник преобразился. Он бывал всяким, однако сейчас определенно напоминал первых христиан. Даже взор лучился неведомым на Зенграбе светом. И как иначе, когда Александру была ведома истина, а вера его была тверда и непреклонна?