– Понятно, – процедил Буйволов.
Он деловито наложил себе плова и тут же принялся есть. Отнюдь не от бездушия, просто готовился к очередной экспедиции.
– На том конце все спокойно? – спросил на всякий случай Кречетов.
– Тишина, – односложно ответил есаул.
Казаки деловито освобождали коней от излишней поклажи, а двое наездников, прибывших с Буйволовым, тем временем обедали.
– Когда выступаем, Андрей Владимирович? – есаул отложил в сторону ложку и повернулся к Кречетову.
– Хоть сейчас, только… – протянул полковник.
– Что-то еще?
– Местные не хотят идти с нами. А нам нужен хоть один проводник, – ответил Бестужев вместо замявшегося полковника.
– Почему? – без удивления спросил Буйволов. Надо же знать причину подобного поведения!
– У них сразу два аргумента, противоречащих друг другу, – несколько скучноватым тоном пояснил гвардеец. – Во-первых, они не верят, что мы справимся, а во-вторых, боятся, что после нашего благополучного возвращения вместе со студентом, хитчи снова попробуют напасть на селение.
– Ну и что? Аборигены сами за ними гнались! – не понял Буйволов. – Хоть без толка.
Мысль о собственной возможной неудаче ему в голову не пришла. Как никогда не приходила раньше.
– Черт их разберет. Но селение хитчей очень большое, воинов там больше, а они, похоже, не любят упускать то, что дотащили до своих владений, – но чувствовалось – в ответе Бестужев не уверен. Просто другого объяснения ему не дали. – И еще они считают, будто самый главный хитч – непобедимый воин.
– Это мы посмотрим, – спокойно произнес Буйволов. – А проводник не проблема.
И посмотрел туда, куда скрылся Кангар.
Спрашивать, на чем базируется уверенность есаула, Кречетов не стал. Раз Буйволов говорит, так оно и будет.
Даже в самом плохом можно найти что-то хорошее. Миша нашел, хотя не старался. Вообще. Напротив, будущее и настоящее ему казалось – мрачнее некуда. Забрезжила тоненьким лучиком надежда, когда его вызвали из ямы. Думалось, отпустят, признают ошибку. Все-таки, не аборигена похитили, а известного (как ему думалось) путешественника, к тому же – будущего ученого. Оказалось – на допрос. Другого слова состоявшейся беседе Михаил подобрать не смог.
Атаман разбойников по-русски не говорил, а Миша местным языком, разумеется, не владел. Потому допрос был бестолков, и полон непонимания с обеих сторон. С той лишь разницей, что спрашивал все же хитч, а студенту приходилось отвечать. Но хоть Миша был достаточно откровенен, добиться понимания не удалось.
Мишу даже не удивило, что атаман ничего не знает о России. В подобной глухомани возможно и не такое. Поэтому большую часть времени Воздвиженский пытался рассказать о могуществе пославшей его страны. Как каждый студент, он люто ненавидел самодержавие, и стыдился собственного государства, а вот теперь впервые почувствовал гордость за него, и надежду на защиту.
Что уяснил из речи атаман, осталось неясным, но теперь все вопросы, насколько их можно было понять, почему-то крутились вокруг того, не собирается ли Россия завоевывать здешние земли? Воздвиженский гордо отвечал – он входит в состав исследовательской экспедиции. Но то ли туземец по невежеству не понимал таких слов, то ли старательно прикидывался, что не понимает, вопрос в разной форме повторялся снова и снова.
Еще задело – в Мише видели не грядущее светило науки, а слугу кого-то из начальников. Даже обращались соответственно. Атаман собственноручно заехал Михаилу в челюсть так, что студент полетел на землю и некоторое время не мог прийти в себя.
Потом его хотели самым элементарным образом выпороть. Подручные главаря уже тянулись к Мишиным штанам, а кто-то принес внушающую ужас плеть. К стыду, во дворе была та самая кареглазка, которая сочувствовала пленнику. Предстать перед ней с обнаженными частями тела… Да Михаил сгорел бы со стыда!
Он приготовился к последней (она же – первая) битве. Безоружный против полудюжины противников, готовый умереть, но не опозориться перед прелестными очами…
Когда студент был уже готов рвануться изо всех сил и вступить в неравную схватку, к атаману откуда-то с улицы подбежал еще один разбойник. Вид у подбежавшего был словно после долгой скачки с препятствиями, или после жесточайшего боя.
Разбойник что-то торопливо зашептал на ухо атаману. Атаман немедленно встрепенулся, внимательно посмотрел на пленника и сделал тому жест в сторону ямы.
– Подумай, – он добавил еще несколько непонятных слов, услышав которые кое-кто из охраны громко заржал.
Михаил был спасен. Только гораздо больше избавления от неминуемой гибели он был осчастливлен брошенным в его сторону взглядом. Красавица вновь посмотрела на него с откровенным сочувствием. По книгам Миша знал – от жалости недалеко до любви. Может, прелестная туземка уже полюбила несчастного пленника. Может… Тут воображение невольно принялось рисовать такие сцены, что позабылась даже недавняя угроза.
Нет, воображение Михаила было целомудренным и не шло дальше одного-единственного страстного поцелуя, однако в юношеских мечтах достаточно и этого.
На какое-то время Михаил перестал воспринимать окружающую действительность. Вонь в яме, соседи-амины, которых он все равно не понимал, перспектива повторного допроса… Все куда-то исчезло в нахлынувших грезах. А уж с чем пожаловал запыхавшийся разбойник, Миша вообще не подумал.
Между прочим, зря.
Речь-то шла о повторном визите крылатых людей Порта и, конечно же, опять о нападении…
– Других дорог туда нет? – офицеры склонились над планом, набросанным со слов Кангара.
С проводником явно повезло. Он сам побывал в плену у хитчей, и хорошо знал и их селение, и окрестности, и даже место, в котором они обычно держат захваченных людей.
– Есть. Очень долгий. Придешь сюда, – Кангар ткнул грязным пальцем в противоположную от них часть чужого селения.
Он потратил немало времени, чтобы понять, зачем вообще нужен план, хотя последний был набросан с его собственных слов. Похоже, местные не утруждали себя черчением. Да и грамоты, как было установлено еще вначале, не знали совсем.
Кречетов с Буйволовым переглянулись. Подобный вариант их вполне устраивал, а факт, что придется сделать большой крюк по землям хитчей, не особо волновал.
И радовало поведение аминов. Аборигены мало жалели собственных соплеменников, их не волновала судьба гостя, зато наглость извечных противников, промышлявших в пределах видимости, побудила обыскать все окрестности. Партии аминов рыскали повсюду, поэтому отъезд спасательной экспедиции обещал остаться незамеченным со стороны нежелательных соглядатаев.
– Так и сделаем, – принял решение Кречетов. – Выступаем все, кроме Мюллера и отца Александра.
Бестужев незаметно вздохнул. Он опасался, как бы полковник вновь не попытался оставить «небоевой» части отряда опекуна. Благо, догадывался, кому суждена сия малопочтенная роль.