– Что это такое? – спросила она, нагибаясь, потому что в карете царила почти полная темнота и трудно было что-нибудь разглядеть.
– Небольшой сувенир на память об этом замечательном дне, – ухмыльнулся Жоливаль. – Одна из медалей, что недавно разбрасывали. Я добыл ее в трудной борьбе. Сохраните ее, ибо я заплатил за нее достаточно дорого, – добавил он, вновь начав ухаживать за опухшим глазом.
– Я глубоко сочувствую вашему несчастью, мой бедный друг, но поверьте: даже если я проживу тысячу лет, я не забуду этот день!
Продолжая играть роль верного рыцаря, князь Клари заехал в среду за Марианной, чтобы проводить ее в Тюильри. Но, в то время как посольская карета увозила их к старому дворцу, от Марианны не ускользнуло озабоченное выражение лица ее спутника, несмотря на его усилия держаться непринужденно. Под густыми светлыми волосами на лбу молодого человека не разглаживалась тревожная складка, и в его чистосердечной улыбке было гораздо меньше веселости, чем обычно. Он не дал себе, впрочем, труда опровергнуть очевидное, когда Марианна осторожно спросила его об этом.
– Я обеспокоен, дорогая Мария. Я не видел Императора с позавчерашнего вечера, вечера свадьбы, и я спрашиваю себя, пройдет ли нынешний прием без осложнений. Я еще хорошо не знаю Его Величество, но я видел его в сильном гневе в тот день при выходе из капеллы…
– В гневе? При выходе из капеллы? Но что там произошло? – спросила Марианна с внезапно пробудившимся любопытством.
Леопольд Клари улыбнулся, взял ее руку и быстро поцеловал.
– Совершенно верно, ведь вы не были там с тех пор, как мы расстались. Тогда узнайте, что, войдя в капеллу, Император обнаружил, что из двадцати семи приглашенных кардиналов присутствовало только двенадцать. Не хватало пятнадцати, и, поверьте, эта пустота бросалась в глаза.
– Но… подобная демонстрация, очевидно, была обусловлена заранее?
– Вне всяких сомнений, увы! И у нас в посольстве сильно обеспокоены. Вы знаете, какова позиция Императора в отношении папы. Он держит Его Святейшество пленником в Савоне и не счел нужным обратиться к нему по поводу расторжения предыдущего брака. Это парижская церковная верхушка все сделала… Однако отсутствие этих князей церкви вызовет сомнение в законности брака нашей эрцгерцогини. Это крайне неприятно, и пятнадцать пустых мест не особенно обрадовали князя Меттерниха.
– Полноте! – заметила Марианна с известным чувством удовлетворения. – Вы должны были об этом знать, еще когда ваша принцесса не покидала Вену. Вам следовало только проявить непреклонность перед капитулом, вам надлежало потребовать, чтобы Его Святейшество… санкционировал развод с первой императрицей. Не говорите, что вы не знали об отлучении папой Императора вот уже скоро год!
– Я знаю, – с грустью сказал Клари, – и все мы знаем это. К чему заставлять меня напоминать вам, что после того, как мы были разгромлены под Ваграмом, мы нуждались в мире, в передышке и не были достаточно сильны, чтобы оказать сопротивление требованиям Наполеона.
– Что ж тогда говорить, что этот брак был неожиданным для вас, – сказала молодая женщина с невольной жестокостью, о которой тут же и пожалела, увидев, как помрачнел ее друг, и услышав, как он вздыхает.
– Никогда не бывает приятным быть побежденным. Но как бы то ни было, этот брак уже заключен, и если нам тяжело видеть, как бесцеремонно обращается Церковь с одной из наших принцесс, мы не можем признать ее полностью неправой. Вот почему я в беспокойстве. Очевидно, вы не знаете, что все кардиналы и епископы приглашены на этот концерт!
Марианна действительно не знала об этом, хотя и оделась соответственно. Ее платье из бледно-синего шелка, расшитое серебряными пальмовыми листьями, было едва декольтировано, только открывая жемчужное ожерелье, единственную драгоценность ее матери и вообще единственную, так как все остальное она накануне передала Жоливалю. Рукава опускались низко, ниже локтей. Она сделала беззаботный жест.
– Вы волнуетесь по пустякам, друг мой. Почему вы решили, что враждебно настроенных кардиналов концерт привлечет больше, чем церемония?
– Потому что приглашения вашего Императора больше напоминают категоричные приказы, и они, возможно, не рискнут во второй раз ослушаться. Само их присутствие при освящении брака явилось бы в некотором роде признанием его, в то время как концерт… И я боюсь приема, который может оказать им Наполеон. Если бы вы видели, каким взглядом обвел он пустые кресла в капелле, вы бы беспокоились не меньше меня. Мой друг Лебзельтерн говорил, что у него мороз по коже пробежал при этом. Если возникнет конфликт, наша позиция станет очень неприятной. Ведь сам император Франц искренне предан Его Святейшеству.
На этот раз Марианна ничего не ответила, мало заинтересовавшись обстоятельствами, волнующими Австрию, которая, по ее мнению, вполне заслужила неприятности. Впрочем, они уже прибыли. Карета пересекла тюильрийский мост, ворота Лувра и приблизилась к высокой золоченой решетке, закрывавшей Конный двор. Но продвижение вперед вскоре стало еще более трудным. Громадная толпа заполнила подступы ко дворцу, прижалась к решеткам, а кое-кто даже, несмотря на усилия охраны, вскарабкался по ним вверх, чтобы лучше видеть. Толпа казалась заметно заинтересованной и даже веселой, о чем свидетельствовали радостные возгласы и смех.
– Будь то парижская или венская, толпа всегда одинаково любопытна, несдержанна и недисциплинированна, – проворчал князь. – Посмотрите, как они оседлали ворота, ничуть не думая о проезжающих каретах. Надеюсь, что нас все-таки пропустят…
Но уже курьер из посольства заметил карету своего хозяина и с помощью гренадеров раздвинул толпу. Кучер хлестнул лошадей, решетка осталась позади, и глазам сидевших в карете предстало странное зрелище, восхищавшее и забавлявшее парижан. По громадному двору, между стоявшими навытяжку солдатами и дворцовыми офицерами, слугами и конюхами, следившими за порядком при прибытии приглашенных, пятнадцать кардиналов в парадной одежде, с наброшенными на руку шлейфами пурпурных мантий бродили куда глаза глядят, сопровождаемые напоминавшими стаю растерянных кур секретарями и конфидентами. Они ходили взад и вперед под лучами солнца, льющимися с радостного нежно-голубого неба, слегка покрытого легкими перистыми облачками, но надо было обладать фрондерским духом парижан, чтобы найти что-то смешное в этих величественных красных фигурах, которые, казалось, без всякой цели бродили здесь, не надеясь на помощь, ибо ни солдат, ни офицеров это, очевидно, ничуть не заботило.
– Что это должно значить? – спросила Марианна.
Повернувшись к Клари, она увидела, что тот сильно побледнел, а щеки его подрагивали от нервного тика.
– Я боюсь, что это проявление гнева Императора. Что можно еще подумать?
Карета остановилась у подъезда. Лакей открыл дверцу. Клари поспешно соскочил и предложил руку своей спутнице, чтобы помочь ей спуститься на землю.
– Прошу вас, быстрей, – сказал он. – Войдем лучше внутрь! Я много бы дал, чтобы ничего не видеть.