— Не хотите, чтобы я ассистировала? — с надеждой предложила Кэти.
— Нет, благодарю вас, Кэти, — ответил Худ. — Я справлюсь сам, — добавил он, склоняясь над пациентом, который, погруженный в глубокий сон, к счастью для себя не мог почувствовать перегар в дыхании хирурга.
Каролина Райан, доктор медицины, член американской коллегии практикующих хирургов, похвалила себя за то, что не завопила как сумасшедшая. Прижавшись к операционному столу, она, затаив дыхание, следила за тем, чтобы английские врачи по ошибке не ампутировали пациенту ухо. «Быть может, алкоголь поможет им унять дрожь в руках,» — успокаивала она себя. Однако самой ей приходилось делать над собой усилие, чтобы у нее не тряслись руки.
«Корона и подушка» оказалась очень милым типичным лондонским пабом. Сандвичи были просто великолепные, и Райан насладился пинтой эля «Джон Смит», обсуждая с Саймоном Хардингом работу. У него мелькнула смутная мысль о том, как было бы хорошо, если бы пиво подавали в столовой ЦРУ, однако, разумеется, об этом не могло быть и речи. Какой-нибудь болван из Конгресса непременно проведает про это и поднимет шум перед телекамерами, при этом сам он, естественно, за обедом будет с наслаждением выпивать в Капитолии бокал шардоннэ, а в своем кабинете будет пропускать и кое-что покрепче. Просто здесь, в Великобритании, другой образ жизни, и vive la difference [50] , подумал Райан, направляясь пешком по Вестминстер-Бридж-роуд к Большому Бену — разумеется, к часам, а не к башне, которая, кстати, называется звонницей Святой Марии, о чем даже не догадывается большинство туристов. Джек не сомневался, что к услугам членов парламента в здании имеется не меньше трех — четырех пабов. И при этом английские парламентарии, вероятно, пьют ничуть не больше своих американских коллег.
— Знаешь, Саймон, по-моему, это очень беспокоит всех.
— Жаль, что папе пришлось отправить это письмо в Варшаву, ты согласен?
— А ты хотел, чтобы он этого не делал? — возразил Райан. — Это ведь его народ. Его родина, в конце концов, разве не так? Это ведь его приход, а русские собираются его растоптать.
— Вот в чем главная беда, — согласился Хардинг. — Однако русских не изменить. То есть, тупик.
Райан кивнул.
— Да. Какова вероятность того, что русские пойдут на попятную?
— Если у них не будет на то веских причин — очень маленькая. Ваш президент не попытается их отговорить?
— Даже если бы Рейган и мог бы, он все равно не стал бы этого делать. Только не по такому поводу, приятель.
— Итак, мы имеем дело с двумя силами. Одной движет то, что считается правильным с точки зрения морали, а другой — с точки зрения политической необходимости. То есть, страх бездействия. Как я уже сказал, Джек, это тупик, черт возьми.
— Отец Том в Джорджтаунском университете любил повторять, что войны начинаются людьми напуганными. Они боятся последствий войны, но еще больше боятся того, что, возможно, произойдет, если война не начнется. Чертовски хороший способ управлять миром, — закончил свою мысль вслух Райан, открывая дверь перед Хардингом.
— Полагаю, в качестве убедительного примера можно привести август 1914 года.
— Верно, но тогда хоть все верили в бога. В этом отношении второй тур получился несколько другой. Игроков в нем — по крайней мере, плохих ребят — уже ничто не сдерживало. То же самое можно сейчас сказать в отношении московских «товарищей». Знаешь, нам необходимо устанавливать для себя какие-то пределы, иначе мы сами превратимся в чудовища.
— Объясни это Политбюро, Джек, — с грустной усмешкой предложил Хардинг.
— Да, Саймон, ты прав.
С этими словами Райан направился в туалет, чтобы отлить жидкую часть обеда.
День для всех «игроков» тянулся невыносимо медленно. Эд Фоули ломал голову, что будет дальше. Не было никаких гарантий того, что русский будет продолжать начатое им же самим. Он может в любой момент перетрусить — по правде говоря, его даже нельзя будет в этом винить. За пределами американского посольства измена может привести к очень опасным последствиям. Фоули сегодня также надел зеленый галстук — другой; у него их было всего два — на счастье, потому что дело дошло до такой стадии, когда приходилось уже уповать на везение. Кем бы ни был этот русский парень, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы у него возникло чувство страха.
"Ну же, Иван, иди до конца, и мы встретим тебя с распростертыми объятиями, — думал Фоули, пытаясь послать русскому мысленное внушение. — Ты получишь пожизненный абонемент в «Диснейуорлд», сможешь ходить на все футбольные матчи, какие только пожелаешь. Олег Пеньковский мечтал встретиться с Кеннеди [51] , и мы уж как-нибудь устроим тебе встречу с Рейганом. Черт побери, вы с ним даже сможете посмотреть какой-нибудь фильм с его участием в кинозале Белого дома!"
В другом конце города Мери Пат думала о том же самом. Если дело сдвинется еще на шаг, ей тоже доведется сыграть роль в разворачивающейся драме. Если русский действительно работает в русском аналоге «Меркурия» и если он захочет покинуть Родину-мать, им с Эдом придется поломать голову, как это можно будет осуществить. Такие способы есть, и они уже применялись на практике, хотя назвать их «рутиной» нельзя было даже с большой натяжкой. Охрана советской границы была не абсолютной, но достаточно надежной — настолько надежной, что для того, чтобы ее преодолеть, требовалось изрядно попотеть. И хотя Мери Пат уже не раз приходилось выполнять сложные задания, ее все равно уже заранее охватило волнение. Поэтому, пока маленький Эдди наслаждался послеобеденным сном, Мери Пат, убираясь в квартире, мысленно перебирала один вариант за другим. Медленно тащились часы, одна бесконечная секунда за другой.
Пока что Эд Фоули не отправил в Лэнгли никаких сообщений. Еще не пришло время. У него не было ничего определенного, и не имело смысла волновать Боба Риттера по поводу того, что еще не произошло. Такое уже бывало, и не раз: люди вступали в контакт с ЦРУ, а затем, испугавшись, отступали назад. И бросаться за ними вдогонку не имело смысла. Как правило, оставалось даже неизвестным, кто это был; однако даже если потенциальные перебежчики раскрывали себя, а затем решали пойти на попятную, малейший нажим на них мог привести к тому, что они просто обращались в КГБ. При этом сотрудник ЦРУ оказывался «засвеченным», то есть его ценность для страны становилась равной практически нулю, а неудавшийся предатель ловко прикрывал свою задницу, выставляя себя бдительным и преданным советским гражданином, который выполнил долг перед родиной.
Мало кто знал, что ЦРУ практически никогда не вербует агентов. Нет, эти люди приходят сами — иногда напрямую, иногда очень запутанными путями. Конечно, это сильно увеличивает риск нарваться на «подсадную утку». Особенно хорошо подобного рода вещи получаются у американского ФБР; Второе главное управление КГБ также прибегает к таким уловкам, просто для того, чтобы установить, кто из сотрудников посольства связан с разведкой, что никогда не бывает лишним. Зная, кто есть кто, достаточно просто наблюдать за человеком, следить, где он оставляет тайники, после чего устраивать в этих местах засады и ждать, кто еще сюда пожалует. Таким образом можно было взять предателя, через него выйти на других предателей и, при благоприятном стечении обстоятельств, разоблачить целую шпионскую сеть, чем заслужить маленькую золотую звездочку — или хотя бы красную звезду побольше. И в Америке, и в России контрразведчики делали карьеру на одном таком деле, поэтому, естественно, спецслужбы старались изо всех сил. Второе главное управление было очень многочисленным — предположительно, в нем работала половина личного состава КГБ. И это были умные, опытные, профессионально подготовленные контрразведчики, имевшие в своем распоряжении все ресурсы и обладавшие терпением стервятников, кружащих над аризонской пустыней и вынюхивающих в воздухе запах мертвого кролика, чтобы опуститься на полуобглоданную тушку и насладиться сытной трапезой.