– А Маслов?
– Аналитика не получишь, и чтобы больше я об этом не слышал. Предпочитаю рисковать мясом, а не мозгами. Вы будете выполнять самое неблагодарное дело, полезете в топи. Имей в виду, там болот – просто немерено.
– Оправдаю надежды, – кивнул Посейдон.
– Очень хочется верить. Надеюсь, на суше вы покажете себя лучше. И вот что: в случае необходимости груз следует уничтожить вместе с носителем. Это тебе мой личный приказ. Но учти, что его нет на бумаге, и я от всего открещусь. Так что в твоих интересах захватить все в целости и сохранности.
Что до капитана Гладилина, то он и сам не имел особого представления о том, куда ему теперь направить свои стопы.
По требованию вертолетчик доставил его в местность, где вряд ли когда и видали вертолет, хотя, казалось бы, не таежная глухомань – самая что ни на есть Европа, да и Питер не так уж далеко. Пилота было, конечно, жаль, но в таких ситуациях свидетелей не оставляют. Бедняга вернется на базу и непременно расскажет, где высадил капитана, – да какого там, к черту, капитана – заурядного затравленного урку.
Бедняга-пилот, в свою очередь, естественно, предчувствовал печальный финал и поэтому предпринял попытку уклониться от неизбежной участи. У оставшегося пилота не было оружия, вооружен был только его напарник, вынужденно сиганувший в ладожские воды. Поэтому он вознамерился просто удрать – с отчаяния, гонимый животным страхом и животной же надеждой, – сущее безумие.
Гладилину не хотелось стрелять, но преследования с последующим поединком, даже если тот окажется плевым делом, он тоже не желал, опасаясь за груз. Поэтому он с некоторой даже ленцой, заранее уверенный в успехе, послал вслед летчику пару пуль. Первая, вонзившись под лопатку, словно придала ему сил, рывком устремив вперед, а вторая перебила хребет.
Гладилин даже не удосужился проверить, мертва ли жертва.
Помощь все равно не поспеет; если тот и не сдох еще – околеет с минуты на минуту. Незачем зря расходовать патроны.
Много времени он, конечно, уже не выиграет. Вернись машина, не вернись – его наверняка вовсю ищут, причем именно в этих краях. Но он сделал все, что оставалось в его силах. Оставался сам вертолет, испуганным насекомым присевший на поляне...
Вертолет можно было сжечь.
Смысл?
Полная демаскировка.
Может, спрятать его тогда как-то иначе?
Гладилин даже хмыкнул.
Ветками закидать, да?
А если... улететь на нем?
Последний вариант, хотя и был реален, но категорически не годился: Гладилин не умел летать.
Какое-то время он постоял на пустынной поляне, оглядываясь по сторонам и невольно пригибаясь. Никто и никогда не учил его основам выживания в дремучем лесу. Какие грибы можно есть, а какие тоже можно, но только один раз? С мухомором бы он не ошибся, но вот с остальными – беда. Как подбить тетерева, как отбиваться от волков? Какие змеи ядовитые, а какие – не очень? И – главное – как отбиваться от местного люда, особливо охотников? Какие травы лекарственные? Как вообще ориентироваться на местности – по мху, ветвям, годовым кольцам?
Ни в чем из этого Гладилин ни черта не смыслил. Он общался лишь с особыми существами животного мира – двуногими; коллеги были в известном смысле приличные люди, хоть и сволочь на сволочи, а вот иные – нет... Он и сам в итоге оказался не очень приличной особью.
И который, интересно, теперь час?
День в разгаре.
Идти, скорее всего, придется лесом, который, слава богу, достаточно густой.
Плюс еще эта дрянь за плечами, в рюкзачке...
В часовне, где они с Клаусом Ваффензее удерживали детей-заложников, немчура кое-что рассказал про содержимое контейнера. Внутри первого находился десяток других, которым ничего не сделали ни вода, ни война. Футляры развинчивались, изнутри осторожно выглядывали ампулы.
Немец предупредил, что это страшная сила.
Неимоверная.
Особенные микробы, подвергнутые воздействию гамма-облучения и выведенные методом многих проб и ошибок. За эту хреновину любое государство...
В этом усматривалась горькая ирония судьбы.
В руках у капитана оказалось несметное богатство, но он не имел возможности распорядиться им по своему усмотрению. Он был по-прежнему нищ и вдобавок пребывал в смертельной опасности.
...У них с Ваффензее не было времени на долгие разговоры.
Почему эта дрянь столько лет пролежала в озере?
Почему ее вообще утопили со всей этой прелестью?
Почему спохватились теперь?
Неужели нельзя было достать по-тихому?
Но главное... главного вопроса Гладилин тогда задать не сумел.
Он угадывал шкурой, что ему предназначена некая миссия, причем речь идет о чем-то таком, что не связано напрямую с бактериологическим оружием.
И вот теперь он хребтом ощущал смерть, пристально смотревшую ему в межлопаточное пространство. Смерть как таковую, саму по себе, абстрактную, а не какой-нибудь конкретный заряд из наведенного оружейного ствола.
Гладилин отчаянно боялся споткнуться. Он боялся этого больше, чем выстрела. Про выстрел ты, в сущности, знаешь все, а вот про биохимию каких-то еще невиданных в мире тварей – ровным счетом ничего.
От этой дряни придется избавиться, упрятать ее где-нибудь понадежнее. Но только не здесь, слишком неудобно будет потом добираться.
...Ему, однако, продолжало чертовски везти. Он не только не поранился, но и не упал ни разу, а верст через пять проселочная дорога вывела его к небольшой сторожке; судя по всему, это было жилище лесника. Что ж, вывела его – выведет и других, но покамест он по-прежнему опережает преследователей – правда, так и не ясно, насколько.
Сторожка оказалась – одно название.
Никаких лаптей да берданок с полатями. Вполне современный домик зеленого, как и положено, цвета. Небось и телефон есть в наличии. Очень хорошо, удивительно удачно. Ну а если внутри никого не окажется, то это просто вообще будет подарок судьбы.
Справедливо опасаясь засады, Гладилин залег за бугром и долго следил за окнами. Никаких признаков жизни.
Тем временем оцепление, о чем он знать не мог, уже выстраивалось вовсю.
Что ж, можно рискнуть, решился он наконец.
Видок у него был, правда, еще тот, но ведь это лес, а не Большой театр. Здесь в чем только не ходят.
Он быстро приблизился к низким воротцам, держа в кармане ПМ со снятым предохранителем.
– Эй, хозяева, есть кто дома?
Ни звука.
Значит, засады нет, иначе его уже бы скрутили, стараясь, чтобы рюкзак не пострадал. Ну ладно, все, как говорится, в руках Божьих.