– Слава Богу, Карин, что Джоди – это не ты, – сказал он. Карин из последних сил старалась не закрывать глаза. Тело ее била мелкая дрожь, она попыталась поднять ствол автомата. Однако оружие упало на землю, а мгновением позже и она свалилась следом за ним.
Джоди не стала подходить к ней. Девушка отодвинула труп полицейского, который они заранее усадили в каталку в качестве приманки, и бегом подкатила кресло к Херберту. Тот опустился на сиденье, а Джоди прислонилась к стволу дерева.
– Ты должна была это сделать, и ты сделала все, как настоящий профессионал. Я горжусь тобой, – похвалил ее Херберт. Он засунул автомат в кожаный карман кресла. – Давай-ка сматываться к чертовой…
Не успел он договорить, как из темноты с нечеловеческим рыком выскочил огромный мужчина. Высоко замахнувшись ножом, разъяренный Манфред Пайпер нанес удар Херберту в грудь.
Четверг, 22 часа 06 минут, Тулуза, Франция
Сунув телефон обратно в карман пиджака, Худ направился вверх по травяному склону. Вся группа по-прежнему находилась возле деревьев, только Столл переместился на несколько ярдов в сторону моста.
Здесь ничто не загораживало ему вид на реку и на противоположный берег.
Подойдя поближе, Худ расслышал, как Байон объясняет что-то Нэнси.
– …если даже они нас заметят, то пошли они к черту. Меня это не волнует. У меня было то же самое, когда я застал свою бывшую жену с ее любовником. От того, что тебе что-то не нравится, это что-то никуда не денется.
– Я спросила вас не совсем об этом, – сказала Нэнси. – Я спросила, рассчитываете ли вы на то, что кто-то из “Демэн” нас увидит. И если да, то что они смогут предпринять?
– Мы находимся на общественной территории, – ответил Байон. – Если они нас и увидят, то сделать ничего не смогут. В любом случае я не думаю, чтобы Доминик выбрал открытое столкновение. И уж наверняка не сейчас, когда его игры находятся в процессе загрузки.
Худ остановился рядом с Хаузеном. Пол собрался было отозвать его в сторонку, но тут к ним подошел Байон.
– Все в порядке? – поинтересовался полковник.
– Не уверен, – ответил Худ. – Мэтт, как у вас дела, что-то получается?
– Более-менее, – откликнулся Столл. Он сидел на траве, вытянув вперед ноги, и бешено стучал по клавиатуре лежавшего на его коленях компьютера. – Как по-французски будет “задница”?
– Подошло бы и “fidele”, – ответил Байон.
– Постараюсь запомнить, – сказал Столл. – Так вот, наш приятель – точно эта самая fidele. Первая игра была запущена ровно в десять. И я имею в виду точно в десять часов ноль-ноль минут ноль-ноль секунд. Я сохранил ее на жестком диске. Я настроил “Ти-берд” так, чтобы каждый снимок покрывал тридцать восемь градусов. Значит, полный набор получим минут через десять.
– И что дальше? – спросил Худ.
– Я начну играть и получу разные сцены с разными ландшафтами, – пояснил Столл.
– Почему бы вам не переправить все это в Оперативный центр?
– Потому, что они занялись бы точно тем же, чем и я. Я пишу небольшую модификацию для программы, сравнивающей изображения, чтобы она могла считывать фотографии, сделанные прибором. А дальше все в руках Божьих. Если я не слишком напортачил, компьютер начнет сравнивать поступающие снимки, и в случае совпадения с задними планами в игре он подаст сигнал. – Столл закончил набор и глубоко-глубоко вздохнул. – Не сказал бы, что получу от такой игры удовольствие. Там про толпу линчевателей.
Пока Столл говорил, к нему приблизилась Нэнси. Она опустилась на колени у него за спиной и мягко положила руки на плечи компьютерщика.
– Мэтт, я помогу вам, – сказала она. – В этих вещах я отлично разбираюсь.
Худ какое-то время следил за ними. То, как Нэнси коснулась Мэтта, вызвало у него чувство ревности. От того, как скользнули ее руки, словно опавшие лепестки цветка, вновь подступила тоска. А эти чувства в свою очередь наполнили его неприязнью к себе.
Затем четко выверенным движением Нэнси медленно обернулась и посмотрела на Худа. Она сделала это достаточно медленно, чтобы он при желании успел отвести взгляд. Но Худ этого не сделал. Их взгляды встретились, и он утонул в ее глазах.
Из этого омута Пола вытащила мысль о Хаузене. Неоконченное дело с немцем давило все больше и больше.
– Герр Хаузен, – обратился к нему Худ, – мне хотелось бы с вами поговорить.
Хаузен выжидающе и почти нетерпеливо посмотрел на Худа.
– Конечно-конечно, – откликнулся заместитель министра. Было очевидно, что немец поражен происходящим вокруг, но на чьей он стороне?
Худ опустил руку на плечо Хаузена и отвел того к реке. Байон последовал за ними, отставая лишь на несколько шагов. Все в порядке, его это тоже касается.
– Этот недавний звонок, – начал Худ, – он был из Оперативного центра. Задать вопрос в деликатной форме не представляется возможным, а потому я спрошу вас прямо. Почему вы не сообщили, что ваш отец работал на Дюпре?
Хаузен остановился.
– Откуда вы это узнали? – спросил он.
– Мои люди заглянули в немецкие налоговые записи. Он работал у Дюпре пилотом с 66-го по 79-й год.
Прежде чем ответить, Хаузен выдержал долгую паузу.
– Верно, – согласился он. – И это один из вопросов, о которых мы спорили в тот парижский вечер. Мой отец научил его летать, он относился к нему, как к сыну, и это он вселил в него нетерпимость.
Байон встал рядом с мужчинами. Его лицо находилось в считанных дюймах от лица Хаузена.
– Ваш отец работал на это чудовище? – спросил полковник. – Где он находится сейчас?
– Отец умер два года назад, – ответил заместитель министра.
– Однако это не все, – сказал Худ. – Расскажите нам о политических пристрастиях вашего отца. Хаузен тяжело вздохнул.
– Они были безнравственными, – признался немец. – Он был одним из членов организации “Белые волки”, группировки, которая сохраняла нацистские идеалы и после войны. Он регулярно встречался с другими ее членами. Он…
Хаузен запнулся.
– Он – что? – потребовал Байон. Немец взял себя в руки.
– Он верил в Гитлера и в предназначение рейха. Он считал конец войны не поражением, а всего лишь отступлением и продолжал вести ее по-своему. Когда мне было одиннадцать… – Хаузен еще раз глубоко вздохнул, прежде чем продолжить, -…как-то раз отец и его два дружка возвращались из кино. По дороге они напали на сына раввина, который шел домой из синагоги… После этого мама отослала меня учиться в Берлин, в интернат. Я не виделся с отцом долгие годы, пока мы не подружились с Жираром в Сорбонне.
– Вы хотите мне сказать, что Жирар специально отправился в Сорбонну, чтобы стать вашим другом и вернуть вас к отцу? – спросил Худ.