Что-то надо найти, – думал он, наливая кофе, – но что? С этой проблемой он встречался часто. Писатели нередко ругали репортёров за их разновидность «творческого дара», но такой процесс был вполне реальным. Для репортёров отыскать интересные темы было вдвойне трудно, потому что, в отличие от авторов художественных повестей, они не могли ничего придумывать. Им приходилось использовать реальность, а найти реальность иногда чертовски нелегко, подумал Барри Вайс. Он протянул руку за очками в ящике ночной тумбочки, которыми пользовался для чтения, и с удивлением увидел…
Впрочем, ничего особенно удивительного в этом не было. Самая обычная вещь в любом американском отеле – Библия, оставленная здесь обществом Гидеона. Она оказалась здесь только потому, что отель принадлежал американцам и управлялся американцами, а у них было соглашение с людьми Гидеона… но какое всё-таки странное место для Библии. Нельзя сказать, чтобы в Китайской Народной Республике был избыток церквей. А христиане здесь есть? Гм. Может быть, это окажется темой для его передачи… В любом случае лучше это, чем ничего. Ещё не решив эту проблему, он вернулся к завтраку. Оператор со своими помощниками уже, наверно, просыпаются. Он попросит своего продюсера поискать в городе христианского священника, может быть, даже католического. Надеяться найти еврейского раввина трудно, хотя очень хотелось бы. Но для этого пришлось бы обратиться в израильское посольство, а это походит на мошенничество.
* * *
– Как прошёл твой день, Джек? – спросила Кэти.
У них выдался случайный свободный вечер. Им было нечего делать – никакого ужина с политическими деятелями, никаких приёмов, никакого спектакля или концерта в Центре Кеннеди, не было даже приёма на двадцать-тридцать человек на жилом этаже Белого дома. Джек ненавидел такие приёмы, а Кэти их обожала, потому что она могла пригласить знакомых или тех, кто им нравился, или, по крайней мере, людей, с которыми им хотелось встретиться. Не то чтобы Джеку не нравились приёмы как таковые, но он считал, что жилой этаж этого Дома (так его называли агенты Секретной службы, в отличие от другого Дома, находящегося в шестнадцати кварталах дальше вдоль улицы) являлся единственным частным помещением, которое у него осталось. Даже тот дом, которым они владели на Перегрин Клифф в Чесапикском заливе, был перестроен Секретной службой. Теперь там установили противопожарные спринклеры, примерно семьдесят телефонных каналов, охранную систему вроде той, которая используется для охраны складов ядерного оружия, и построили ещё одно здание для размещения агентов Секретной службы, располагавшихся там в те уик-энды, когда Райанам хотелось убедиться, остался ли у них дом, в который они смогут переехать, когда их официальный музей начнёт излишне действовать им на нервы.
Но сегодня все было по-другому. Сегодня вечером они снова почувствовали себя почти свободными людьми. Почти, потому что все ещё существовала определённая разница. Если, например, Джек захочет выпить пива или бокал чего-то покрепче, он не может пройти в кухню и взять то, что ему нужно. Это запрещено. Нет, ему приходилось тогда вызвать одного из слуг, работающих в Белом доме, который затем или спустится в кухню, находящуюся в подвале, или поднимется наверх, в расположенный там бар. Он мог, разумеется, настоять на своём и самостоятельно отправиться, куда ему нужно, но это будет означать, что он оскорбил одного из сотрудников обслуживающего персонала. Хотя эти люди, главным образом чернокожие (некоторые утверждали, что ведут свою генеалогическую линию от чернокожих рабов, прислуживавших Эндрю Джексону), не чувствовали себя обиженными, это казалось Джеку совершенно ненужным оскорблением преданных людей. Тем не менее Райан никогда не разрешал другим исполнять свою работу. Да, конечно, приятно, что каждую ночь твои ботинки чистит какой-то парень, которому нечего делать и который получает за это приличное жалованье от правительства. Однако Райану казалось, что не по-мужски позволять другим ухаживать за ним, как за каким-то герцогом, когда на самом деле его отец был постоянно занятым детективом, расследующим убийства, и состоял на службе в полицейском департаменте Балтимора. Самому Джеку понадобилась правительственная стипендия (благодаря службе в корпусе морской пехоты), чтобы закончить Бостонский колледж и не дать матери поступить на работу. Может быть, это зависело от его трудовых корней и воспитания в среде рабочего класса? «Возможно», – думал Райан. Эти корни объясняли также, что он делал теперь, сидя со стаканом в руке в удобном кресле перед телевизором, словно он был, для разнообразия, обычным человеком.
Из всех членов семьи меньше всего изменилась жизнь у Кэти, если не считать того, что теперь она каждое утро летала на работу на вертолёте «Чёрный ястреб» VH-60 корпуса морской пехоты. Налогоплательщики и средства массовой информации не возражали против этой экстравагантности после того, как на «Песочницу» – дочку Райана, которую тоже звали Кэти, напали в детском саду террористы. Сейчас дети смотрели каждый свой собственный телевизор, а крошечный Кайл Даниэль, известный Секретной службе под именем «Призрак», спал в детской кроватке. Так что эта доктор Райан – кодовое имя «Хирург» – могла сидеть в кресле перед телевизором вместе с мужем, просматривать свои заметки о пациентах и заглядывать в медицинский журнал, что являлось частью её нескончаемого профессионального образования.
– Как дела у тебя на работе, милая? – спросил «Фехтовальщик» у «Хирурга».
– Прекрасно, Джек. У Берни Катца родилась ещё одна внучка. Он в восторге.
– У кого из детей?
– У его сына Марка – он женился два года назад. Ты помнишь, мы были у него на свадьбе?
– Он юрист? – спросил Джек, вспоминая церемонию в добрые прежние дни, когда его ещё не прокляла судьба, избрав на пост президента.
– Да, а его второй сын – Давид – врач, преподаёт в Йельском университете. Он хирург, специализируется на операциях грудной клетки.
– Я с ним встречался? – Джек не мог припомнить.
– Нет. Он учился на западе, в Калифорнийском университете. – Она перевернула страницу в последнем номере «Медицинского журнала Новой Англии», затем решила загнуть эту страницу. Здесь была напечатана интересная статья о новом открытии в анастезии, её стоит запомнить. Она поговорит за ланчем с одним из профессоров.
По традиции каждый раз она садилась во время ланча за стол с коллегой другой специальности, чтобы не отставать от событий, постоянно происходящих в медицине.
«Следующее крупное открытие, – подумала Кэти, – произойдёт в неврологии». Одному из её коллег по Хопкинсу удалось открыть лекарство, которое, похоже, позволяло возрождаться повреждённым нервным клеткам. Если испытания подтвердят эффективность нового лекарства, его представят на соискание Нобелевской премии. Это будет девятой наградой на стене почётных премий в школе медицины университета Джонса Хопкинса. Её работа с хирургическими лазерами была отмечена премией Ласкера за заслуги в области медицины – высшей наградой в американской медицине, – но всё-таки не была достаточной для поездки в Стокгольм. Тем не менее Кэти осталась довольна и этим. Офтальмология не была отраслью медицины, за которую присуждали Нобелевские премии, зато сам процесс возвращения зрения людям приносил ей огромное удовлетворение. Возможно, избрание Джека президентом и её статус Первой леди помогут ей стать директором института Вилмера, когда Берни Катц решит уйти на пенсию. Она сможет по-прежнему оставаться практикующим хирургом – от этого Кэти никогда не откажется – и в то же время будет следить за исследовательской работой в её области, решать, кто получит гранты и где ведётся действительно важная научно-исследовательская работа. В этом, считала она, заключается её особый талант. «Так что избрание Джека президентом не было таким уж плохим событием», – подумала Кэти.