Куати пытался убедить себя, что ему нужно услышать только правду, однако его желудок утверждал что-то совершенно другое.
— Как, по-твоему, можно изменить положение? — спросил командир.
— Перед нами союз двух невероятных друзей и их сообщников. Необходимо его разрушить. История показывает, что после распада союза бывшие союзники становятся врагами и испытывают такую подозрительность друг к другу, которая намного превосходит их обоюдное недоверие до заключения союза. Как этого добиться? — Бок пожал плечами. — Не знаю. Понадобится время… Возможности все еще существуют. Должны существовать, — поправился он. — Потенциал для разногласий очень велик. Многие по-прежнему думают вроде нас с тобой как в мире, так и в Германии.
— Но ты считаешь, что раздоры должны начаться между Америкой и Россией? — спросил Куати, как всегда захваченный рассуждениями своего друга.
— Там они должны завершиться. Было бы неплохо начать их там, разумеется, но это маловероятно.
— Может быть, это не так маловероятно, как ты считаешь, Гюнтер, — пробормотал про себя Куати, даже не заметив, что произнес эти слова вслух.
— Я не расслышал.
— Так, пустяки. Обсудим это попозже. Я устал, мой друг.
— Извини, что побеспокоил тебя, Исмаил.
— Мы отомстим за Петру, мой друг. Они заплатят за свои преступления! — пообещал ему Куати.
— Спасибо.
Бок вышел на улицу. Еще через две минуты он поднялся к себе в комнату. Радио все еще оставалось включенным. Передавали народную музыку. К нему вернулась память о происшедшем. Бок, однако, не смог заставить себя плакать. Вместо слез его охватила ярость. Смерть Петры была ужасной личной трагедией, но он чувствовал, что предан весь его мир, все его идеалы. Смерть жены являлась еще одним симптомом более глубокого и опасного заболевания. Если он сумеет, то отомстит за убийство Петры всему миру. Во имя революционной справедливости, разумеется.
* * *
Куати не мог уснуть. Его удивило, что он испытывает чувство вины. В голове роились воспоминания о Петре Хасслер и ее таком гибком, податливом теле — в то время она еще не была женой Гюнтера, — и он пытался представить ее мертвой, в петле… Как она погибла? По сообщению радио, покончила с собой. Куати верил этому. Они все такие хрупкие, эти европейцы. Умные, но хрупкие. Им подвластна страсть борьбы, но они не умеют терпеть. Их главным преимуществом является широта кругозора, основанная на более космополитическом окружении и высокой образованности. Тогда как Куати и его люди склонны обращать чрезмерное внимание на свои ближайшие цели, их европейские коллеги в состоянии видеть далеко идущие задачи. Момент неожиданной проницательности застал Куати врасплох. Он и его соратники всегда рассматривали европейцев как товарищей, но не как равных, считая их дилетантами в деле революции. Это оказалось ошибкой. Европейцам приходилось решать более трудные задачи в революционной борьбе, потому что им недоставало моря людского недовольства, из которого Куати и его товарищи черпали своих рекрутов. То, что им не всегда удавалось достигать поставленных целей, объяснялось объективными обстоятельствами, а не низким интеллектом или недостаточной преданностью делу революции.
Бок может стать блестящим руководителем операции, потому что отчетливо видит цели и препятствия, мешающие их достижению.
Так что же теперь? — спросил себя Куати. Это был вопрос, однако, чтобы дать ответ на него, потребуется время для обдумывания. На такой вопрос нельзя отвечать поспешно. Он подождет несколько дней… пожалуй, с неделю, пообещал себе командир, пытаясь уснуть.
* * *
— …для меня огромная честь предоставить слово президенту Соединенных Штатов Америки.
Собравшиеся конгрессмены встали в едином порыве со своих неудобных стульев в зале заседаний. В первом ряду сидели члены кабинета, начальники штабов родов войск и члены Верховного суда, которые тоже встали. В ложах присутствовали гости, включая послов Саудовской Аравии и Израиля, причем послы сидели рядом — впервые за всю историю. Телевизионные камеры передавали панораму огромного зала, который на своем веку был свидетелем как славной истории, так и бесславия. Аплодисменты продолжались до тех пор, пока руки присутствующих не покраснели.
Президент Фаулер положил на трибуну свои заметки и повернулся, чтобы обменяться рукопожатиями со спикером конгресса, президентом pro tempore [15] Сената и своим вице-президентом Роджером Дарлингом. В охватившей зал эйфории никто не обратил внимания на то, что последним оказался Дарлинг. Затем президент обернулся, на его лице появилась улыбка и он помахал рукой, приветствуя переполненный зал. Шум усилился. Пошли в ход все жесты из репертуара Фаулера: взмахи одной рукой, двумя, руки протянуты вперед и, наконец, стиснуты над головой. Реакция зала была поистине единодушной, независимо от партийной принадлежности конгрессменов и сенаторов. Удивительно, отметил про себя Фаулер, его наиболее заклятые и громкоголосые противники в конгрессе и Сенате усердно выражали свое одобрение, и президент понимал, что их одобрение искренне. Ко всеобщему изумлению, в конгрессе все еще сохранился настоящий патриотизм. Наконец он взмахнул рукой, требуя тишины, и аплодисменты медленно стихли.
— Мои сограждане-американцы, я прибыл в это высокое собрание, чтобы доложить вам о недавних событиях, имевших место в Европе и на Ближнем Востоке, а также представить в Сенат Соединенных Штатов два документа с текстом договоров, которые, я надеюсь, будут одобрены вами без промедления и с энтузиазмом. — Новый взрыв аплодисментов. — Подписав эти договоры, Соединенные Штаты Америки в тесном содружестве со многими другими нациями — одни из них наши верные и старые друзья, другие — новые союзники, дружбой с которыми мы гордимся, — помогли установить мир в регионе, который стал источником мира на Земле, однако сам редко знал мир и нуждался в нем.
Заглянув в историю человечества, можно проследить эволюцию человеческого духа. Весь прогресс человечества, все сверкающие путеводные огни, освещавшие наш путь от варварства к цивилизации, усилия всех великих мужчин и женщин, которые молились, мечтали, надеялись и делали все возможное для достижения этого исторического момента, завершились кульминацией, грандиозным успехом, когда мы перевернули последнюю страницу в истории конфликтов между народами. Мы сумели достичь не исходного, а заключительного момента. Мы… — громкие аплодисменты прервали речь президента. Фаулера охватило легкое раздражение — он не рассчитывал, что его прервут на этом месте. Фаулер широко улыбнулся и жестом призвал зал к молчанию.
— Нам удалось достичь заключительного момента. Я счастлив сообщить вам, что Америка проложила путь к миру и справедливости. — Новые аплодисменты. — Да, Америка проложила этот славный путь, и это вполне заслуженно…
— Пожалуй, он немного перебарщивает? — спросила Кэти Райан.
— Немного. — Усмехнувшись, Джек привстал с кресла и протянул руку за вином. — Именно так и должен поступать президент, крошка. Тут существуют определенные правила — как в опере. Приходится им следовать. Вдобавок это действительно крупный — черт побери, колоссальный — успех. У нас на глазах наступает мир.