Офицер тратил на каждый отпечаток несколько секунд, внимательно рассматривая его с помощью увеличительного стекла, особенно в тех случаях, когда происходящее интересовало его. Когда в кадрах появилась миссис Фоули, он начал рассматривать снимки еще более тщательно. Он изучал ее одежду, украшения и лицо. Офицер обратил внимание на то, что лицо женщины было особенно невыразительным, как в коммерческой рекламе на западном телевидении, и вспомнил ее крики, заглушающие шум толпы. Почему американцы любят так громко кричать? – еще раз удивился он.
Правда, хорошо одевается, признал офицер. Подобно большинству американок в Москве, она выделялась – как фазан, среди домашней птицы, фыркнул он про себя. Что из того, что американцы тратят больше денег на одежду? Разве одежда имеет такое уж большое значение? Когда я рассматривал ее в бинокль, мне казалось, что у нее куриные мозги, – но почему у меня иное впечатление сейчас, после изучения всех этих фотоснимков… почему?
Из– за глаз, подумал он. На фотографиях ее глаза сверкали из-за чего-то иного, отличного от того, что он видел в бинокль. Странно…
На фотографиях ее глаза – голубые, вспомнил он, – всегда были устремлены куда-то. Черты лица смутно напоминали славянские. Офицер знал, что Фоули – ирландская фамилия, и потому считал ее ирландкой. То, что Америка – страна иммигрантов и что иммигранты брачными узами рассекают этнические связи, мало кому известно в России. Прибавить ей несколько килограммов, изменить прическу и одежду, и эту женщину можно принять за жительницу Москвы… или Ленинграда. Скорее Ленинграда, подумал он. Она больше походит на ленинградку. В ее лице заметно некоторое высокомерие, характерное для жителей этого города. Интересно, откуда родом ее предки?
Офицер продолжал изучать снимки и вспомнил, что супругов Фоули так и не подвергли тщательной проверке. Досье на обоих были совсем тоненькими. Второе главное управление рассматривало их как людей, не заслуживающих внимания. Он инстинктивно почувствовал, что это ошибка, но это чувство было едва ощутимым и никак не могло прорваться на поверхность. Офицер взял последние фотографии и нетерпеливо взглянул на часы. «Три часа утра!» – проворчал он и налил чашку чаю.
Да, этот снимок сделали, по-видимому, в момент, когда ее сын забросил вторую шайбу. Она прыгает как коза. Впервые он обратил внимание на то, что у нее красивые ноги. Как заметили его коллеги, с которыми он сидел на самом верху трибуны, в постели она будет, наверно, отличной партнершей. Осталось всего несколько снимков до конца игры и… да, вот она обнимает Язова – этого старого козла! – и бросается на шею полковнику Филитову…
Он замер. Мгновенная фотография запечатлела нечто незамеченное им в бинокль. Обнимая Филитова, она смотрит на того из четырех телохранителей, который не следит за игрой. Ее рука, ее левая рука, вовсе не обнимает Филитова, а опущена вниз, рядом с его рукой, и скрыта из виду. Он поспешно перелистнул несколько предыдущих снимков. Перед тем как обнимать военных, она держала левую руку в кармане. Вот она обнимает министра, и рука сжата в кулак. Следующий кадр (после того как американка обняла Филитова): рука уже раскрыта, а глаза по-прежнему устремлены на телохранителя. На лице улыбка – типично русская улыбка, при которой улыбаются одни губы. А вот уже на следующем кадре она превратилась в прежнюю взбалмошную американку. И тут офицер все понял.
Черт меня побери, прошептал он.
Сколько времени семья Фоули находится в Москве? Он напряг усталую память, но так и не вспомнил этого. По крайней мере два года – мы ничего не знали, даже не заподозрили… а вдруг замешана только она? Интересная мысль – она является шпионкой, а ее муж не знает об этом. Он тут же отбросил эту мысль и оказался прав, хотя и по другой причине. Он протянул руку к телефону и позвонил Ватутину домой.
– Слушаю, – голос ответил, прежде чем закончился первый звонок.
– У меня есть нечто интересное, – произнес офицер.
– Высылайте машину.
Через двадцать пять минут приехал полковник Ватутин, небритый и раздраженный. Майор разложил перед ним несколько последних фотографий.
– Мы никогда не подозревали ее, – заметил он, пока полковник рассматривал снимки через увеличительное стекло.
– Отличная маскировка, – мрачно пробормотал Ватутин. Он проспал всего час, когда раздался разбудивший его телефонный звонок. Полковник все привыкал спать, не выпив перед сном несколько стаканов водки, – пытался привыкнуть, поправил он себя. Ватутин положил увеличительное стекло на стол и взглянул на майора.
– Подумать только! Прямо перед министром обороны и четырьмя телохранителями! Это не баба – это конь с яйцами! Кому поручена слежка за ней?
Майор молча передал ему досье. Ватутин перелистал его, нашел соответствующую страницу и фыркнул.
– Этот старый пердун! Да ему нельзя поручить отвести ребенка в школу, не опасаясь, что его арестуют по подозрению в растлении малолетних! Вы только посмотрите – двадцать три года в лейтенантах!
– В посольстве США работает семьсот американцев, товарищ полковник, – напомнил майор. – У нас слишком мало хороших сотрудников…
– Которые следят не за теми, за кем нужно следить. – Ватутин встал и подошел к окну. – Установите наблюдение за ней. И за мужем тоже, – добавил он.
– Я хотел предложить именно это, товарищ полковник. Мне представляется вероятным, что оба работают на ЦРУ.
– Она что-то передала Филитову.
– Наверно, записку, может быть, что-то еще.
Ватутин сел и потер глаза.
– Вы хорошо поработали, товарищ майор.
* * *
На границе между Афганистаном и Пакистаном светало. Лучник готовился к возвращению на войну. Его люди укладывали только полученное ими вооружение, а их командир – как-то странно думать
о себе в этом новом звании – обдумывал планы на предстоящие недели. В числе снаряжения, переданного ему Ортизом, был полный комплект тактических карт. Эти карты были составлены на основе спутниковых фотографий, и на них указывались опорные пункты русских и районы, где велось регулярное патрулирование, Теперь у Лучника был мощный радиоприемник, с помощью которого он мог настраиваться на метеопрогнозы отовсюду, включая русские передачи. Предполагалось отправиться в путь с наступлением темноты.
Он оглянулся вокруг. Некоторые из его людей привезли в это безопасное место свои семьи. Лагерь беженцев был переполнен, отовсюду доносился шум, но это было куда более счастливое место, чем заброшенные деревни и города, разбомбленные русскими. Повсюду Лучник видел детей, и дети были счастливы, потому что рядом находились родители и друзья и здесь была пища. Мальчики уже играли с игрушечными автоматами, а у тех, что постарше, автоматы были настоящими. Он смотрел на это с сожалением, которое уменьшалось после каждого боевого похода. Моджахеды несли тяжелые потери, и война требовала пополнения, а самые молодые воины – всегда самые храбрые. Если для завоевания свободы требовались жизни юных бойцов – ну что ж, они умирают ради святого дела, и Аллах милосерден к тем, кто погиб ради Него. Мы живем в печальном мире, но по крайней мере здесь у человека может оказаться время для развлечений и отдыха. Его взгляд упад на одного из стрелков отряда, учившего своего первого сына ходить. Малыш не мог сделать и шага без помощи, но всякий раз он смотрел вверх на улыбающееся бородатое лицо отца, которого видел после своего рождения всего лишь дважды. Новый командир отряда вспомнил, как делал то же самое со своим сыном… теперь его учат идти по совершенно иной дороге…